Здравко Кисьов, Болгария

Куприянов Вячеслав
ZDRAVKO_KISSIOV-STIHI-RUSS.PEREVOD-V.KUPRIYANOV.doc

(1.01.1937 – 23.01.2015)

Болгарский поэт и переводчик, родился 1 января, 1937 г. в городке Завет, Разградской области (Болгария), но всю жизнь жил в придунайском городе Русе, где он был главный редактор литературного альманаха „Светлоструй“. Он имеет 20 поэтических книг и перевел 25 книг поэтов из Польши, стран Балтии и других. Его книги стихов опубликованы в Польше и Латвии, а его стихи печатались на 20 языках. Он был лауреатом многих престижных наград, в том числе «Заслуженный деятель польской культуры», Орден президента Эстонии, международной литературной премии "Tudor Arghezi" в Румынии и многих других. Он умер 23 января, 2015 г. в Русе.

ВРЕМЯ ПО ЛЮБВИ

Измеряют время по солнцу,

по теням, по лунам, по звездам.

А я по любви измеряю –

по любви, которой наполнишь

слова, жесты и взгляды…

Жизнь там длиннее,

чем насыщеннее любовью.

Потому и думают дети,

что они будут жить вечно!

Ненавижу время по Гринвичу.

Друг мой, который час

по мере нашей любви?


ПАРАДОКС

Сотни слов

я превращал в стаи птиц

и выпускал их на волю.

Но птицы

возвращались со сломанными крылами.

Слишком дерзкими,

думаю, были.

И я думаю,

все-таки выдержит

самая хрупкая, беззащитная…

Этому ярому,

до зубов вооруженному миру

нужны все больше и больше

беззащитные,

хрупкие вещи.


ХРОНИКА

…И не сумев победить

нас в открытом поле,

захватчики снова пришли

и оставили у стен крепостных

диковинного деревянного коня.

Но мы слыхали уже

о подобном коварстве

и не прикасались к коню.

Позже поняли мы, что он

был совершенно пуст,

но именно на нашу осмотрительность

и рассчитывал враг.

Мы из крепости не выходили,

наши мышцы утратили гибкость,

оружие заржавело,

заласкали нас женщины на своих коленях…

Так мы сами однажды без боя сдались.


РАЗДЕЛЕНИЕ

Видимо, разделенье труда

достигло предела и нам уже мстит:

Иные живут уже только руками –

все время что-нибудь волокут,

строят, ломют, вертят и мнут…

Иные только ногами живут –

бегают, шаркают, топчут, снуют…

Иные только словами живут –

но что бы ни было на устах,

на языке монета блестит.

И только немногие, словно птицы,

живут всей душой.. А душа ранима –

ее мнут, ее топчут, ее жуют –

и все же душа

неистребима.


РУБАШКА

Эта рубашка,

изрешеченная пулями –

наследство от отца.

Не успел

избежать засады.

Его опустили в землю

в другой рубашке,

а эта, выстиранная,

с тех пор висит в шкафу.

Сын берет ее часто,

безмолвно беседует с ней,

а когда ему особенно тяжко,

уходит лицом в ее ткань

и смотрит широко открытыми глазами

сквозь пулевые отверстия,

словно видит весь мир

сквозь отцовское сердце.


ДВА ГОЛОСА

– Молчаливый и мрачный, как ты умеешь

свет высекать из обыденной вещи?

– Смотри – потому что я схож со свечой –

белое пламя снаружи, черный сумрак внутри.

– Жизнь почему так несправедлива –

все, что светит, – быстро сгорит…

– Видимо, дьяволу только известно,

почему в жизнь не вмешивается Господь…


СУДЬБА

Были мы в травах зеленых цветами,

вырос один я от всех в стороне,

так что из всех побратимов

я лишь остался в живых.

После покоса себя я пытаю в тревоге:

кто будет пить мой нектар,

когда даже пчелы сторонятся

одиноких цветов?


КОРНИ И КРОНА

Живем с тобой, как будто корни с кроной –

разделены и связаны стволом.

Ты небо пьешь и с птицами болтаешь,

я в глубь иду, расталкивая мрак.

Моих небес представить ты не в силах –

там нет ни солнца, ни луны, ни звезд;

там пробуют на зуб слепые твари

мою горчашую и жилистую плоть.

Горчашую, о да – ведь сладкий сок

к тебе уходит, насыщая крону.

Кто, глядя на тебя и восторгаясь,

подумает и о моей опоре

для этой красоты!

Когда-то были мы близки, теперь все дальше

разводит нас вздымающийся ствол.

Помилуй нас, топор, не тронь нас, короед,

я в глубине продалбливаю землю,

и мы еще с тобой сойдемся, крона,

хотя бы на обратной стороне земли.

Тогда и я увижу в небе солнце,

а ты –

что будешь делать без корней, скажи?...


УЧАСТЬ

Не надейся просто найти по душе человека,

его полюбить… Нет, создай его сам,

как ваятель, душу женщины вдувая в сыру глину,

медленно, чутко, упорно…

Сотворенная, она уже готова тебя покинуть,

ведь жизнь у творений – своя.

Не моли остаться! Яви благородство,

пусть будет потеря расплатой

за вдохновение творчества!

И если вернется она,

не принимай, словно прежнюю.

И чтоб одиноко не сгинуть, не прогоняй,

но сразу весь не отдайся ласке ладоней

другого ласкавших и – сотворивших –

пусть, иная, она станет еще прекрасней,

словно Венера без рук…


СЕЗОНЬI СЛОВА

Каждому слову свое время года.

Вот вчера одно расцвело на моих глазах,

а казалось совсем никудышным…

Видно, таким я его запомнил

с его осеннего увяданья –

серым, полнящим сердце тоской.

Не пропустить бы теперь его красного лета –

вдруг оно засияет ярче светил!

А если слово не лежит передо мной на листе,

значит, зима его носит,

ветер гонит и снег его заметает…

И что удивляет меня –

своя весна приходит к каждому слову

независимо от состояния прочих слов.

Вот почему так пестро

все, что мы пишем.


СОПРИЧАСТНОСТЬ

О. Вациетису


Странно я устроен.

Другие люди восходят на горы Памира,

а я задыхаюсь.

Другие гибнут на войнах в тропиках,

а в моей груди выстрелы отдаются.

Другие люди несут в глазах печаль,

а я мрачнею от их беды.

Лунная пыль была на моих ботинках

еще до того,

когда на Луну космонавты ступили.

Мне уже кажется, будто во всем:

и в падении,

и во взлете –

хотя нет несомненных улик,

есть мое соучастие.


ДЕЛЬТА

Во всем, чего я касаюсь,


частица меня остается,

щтрих моего незавершенного лика,

след созидающей мысли,

щрам от разрушительной страсти.

Чтобы сложился мой облик,

надо собрать воедино

бесчисленные частицы,

как складывают по кусочкам

рассеянный ветром снимок.

Мне надо бы слиться в русле своем,

но я разливаюсь, ветвясь,

как рукава дельты

на самом пороге

моей цели.



ЭПИТАФИЯ


Всю жизнь неустанно трудился,

и однажды, как по моим наблюдениям

поступают художники, чтобы

со стороны посмотреть на свое творенье,

я отправился на тот свет.

Но возмутился настолько своей работой,

что не стал даже возвращаться,

чтобы исправить свои ошибки.




Перевел Вячеслав Куприянов