Профессор доктор Эрнст Мария Рихард Штадлер (Ernst Maria Richard Stadler) родился в 1883 году в городе Кольмар (Эльзас), детство и юность провёл в Страсбурге.
Изучал германистику, романистику, сравнительное языкознание и художественный перевод в Страсбурге, Мюнхене и Оксфорде. С 1908 года преподавал немецкую филологию в высших учебных заведениях в Страсбурге, Оксфорде и Брюсселе.
Ввёл в немецкоязычную поэзию длинную строку,
Погиб в Первую мировую войну во Фландрии в возрасте 31 года.
Наиболее известный сборник стихов Штадлера «Пробуждение» (Der Aufbruch), изданный в 1914 году, сделал его одним из ярких поэтов литературного экспрессионизма.
Стихотворение «Пробуждение», давшее название сборнику,
(см. перевод и оригинал — http://www.stihi.ru/2012/08/30/5422) отражает «философию витализма», разработанную французом Анри Бергсоном (1859-1941).
Миром управляет метафизическая воля, стоящая выше человеческого разума. Иррациональные жизненные порывы, обеспечивающие развитие человечества, его пробуждение и обновление, периодически сменяются расслабленностью, летаргической апатией и застоем. Обновление жизни невозможно без борьбы и готовности к самопожертвованию.
Здесь уместно вспомнить марксистское учение об эволюционном развитии и революционных скачках или гумилёвскую идею о пассионарных толчках.
Метафизическая «философия жизни» Фридриха Ницше (1844-1900), оказавшая сильное влияние на творчество немецких экспрессионистов, аналогично провозглашает властелином мира «всемирную волю к власти».
В 1878 году Ницше опубликовал произведение под названием «Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов». В ней знаменитый философ неожиданно для его поклонников покидает почву метафизики и идеализма и устремляется к позитивистически окрашенному реализму.
В стихотворении «Конец» Штадлера узнаются идеи этой книги Ницше. При этом поэт противопоставляет их написанному им ранее «Пробуждению", иронически критикуя идеи Ницше о рациональной и безмятежной мещанской жизни.
Для удобства сравнения ниже привожу переводы и оригиналы обоих стихов.
Иллюстрация из Интернета.
Конец
Одно осталось лишь: закутаться в глухую тишину, словно в мягкое большое одеяло,
В рутину погрузиться, в привычки, и чтобы страсть только в мещанских спальнях обитала;
Встав на колени, поклониться темноте; не думать стать другим; воздержанным, спокойным быть, и днём и ночью в неге;
Из метафизики в реальность возвратиться — сверху свет нежных глаз пронзает сердце, чтоб утолить инстинкт безумной жажды неба —.
Прохладой веет, звучит музыка привычных голосов, что сильно ударяют тебе в кровь, словно корни бесшумных берёз в поле.
Фанфары, что призывали к приключениям и истоме, не звучат уж более.
Проснуться утром, знать свою работу, чёткий план на день; соблазнов всяких и всего, что опьяняет и дурманит, избегать;
Прекратить витание в облаках; жить только тем, что нас окружает и просто, как младенец, что может смеяться и рыдать;
Оставить грёзы все, направить свет на самого себя, на мелкие детали обращать внимание;
Как после ванны, свежим радоваться жизни и слепо предаваться великому существованию.
Пробуждение
Однажды фанфары мою мятежную душу в кровь разбередили.
Она встала на дыбы, как конь, и закусила удила.
Тогда барабаны призвали нас в атаку по всем фронтам,
И свист пуль был самой прекрасной музыкой нам.
Затем жизнь вдруг остановилась. Всё те же деревья вдоль дорог стояли.
Уютные покои нас манили. Мы сладко спали, забыв о всех печалях,
Раскрепостив тела от яви и серого от пыли снаряжения,
Блаженно погрузились мы в перины мягкие и негу сновидений.
И вдруг на рассвете вновь сигналы прозвучали резко и жарко,
Как будто свист от взмаха мечом. Огонь вдруг вспыхнул ярко.
Словно горны закричали рано утром на привале.
Все спящие проснулись, собрав палатки, коней все оседлали.
Вперёд мой эскадрон помчался. Вокруг огонь и пули.
Сошлись в бою кровавом кони, люди. И смерть в глаза нам заглянула.
Возможно, вечером победные мы будем слушать марши,
А может быть, стервятники клевать будут тела наши.
Но прежде чем судьба распорядится,
Земною жизнью и светом Солнца мы успеем насладиться.
Ende
Nur eines noch: viel Stille um sich her wie weiche Decken schlagen,
Irgendwo im Alltag versinken, in Gewoehnlichkeit, seine Sehnsucht in die Enge buergerlicher Stuben tragen,
Hingebueckt, ins Dunkel gekniet, nicht anders sein wollen, geschraenkt und gestillt, von Tag und Nacht ueberblueht, heimgekehrt von Reisen
Ins Metaphysische – Licht sanfter Augen ueber sich, weit, tief ins Herz geglaenzt, den Rest von irrem Himmelsdurst zu speisen –
Kuehlung Wehendes, Musik vieler gewoehnlicher Stimmen, die sich so wie Wurzeln stiller Birken stark ins Blut dir schlagen,
Vorbei die umtaumelten Fanfaren, die in Abenteuer und Ermattung tragen,
Morgens erwachen, seine Arbeit wissen, sein Tagewerk, festbezirkt, stumm aller Lockung, erblindet allem, was berauscht und trunken macht,
Keine Ausfluege mehr ins Wolkige, nur im Naechsten noch sich finden, einfach wie ein Kind, das weint und lacht,
Aus seinen Traeumen fliehen, Helle auf sich richten, jedem Kleinsten sich verweben,
Aufgefrischt wie vom Bad, ins Leben eingeblueht, dunkel dem grossen Dasein hingegeben.
Der Aufbruch
Einmal schon haben Fanfaren mein ungeduldiges Herz blutig gerissen,
Dass es, aufsteigend wie ein Pferd, sich wuetend ins Gezaeum verbissen.
Damals schlug Tambourmarsch den Sturm auf allen Wegen,
Und herrlichste Musik der Erde hiess uns Kugelregen.
Dann, ploetzlich, stand Leben stille. Wege fuehrten zwischen alten Baeumen.
Gemaecher lockten. Es war suess, zu weilen und sich versaeumen,
Von Wirklichkeit den Leib so wie von staubiger Ruestung zu entketten,
Wolluestig sich in Daunen weicher Traumstunden einzubetten.
Aber eines Morgens rollte durch Nebelluft das Echo von Signalen,
Hart, scharf, wie Schwerthieb pfeifend. Es war wie wenn im Dunkel ploetzlich Lichter aufstrahlen.
Es war wie wenn durch Biwakfruehe Trompetenstoesse klirren,
Die Schlafenden aufspringen und die Zelte abschlagen und die Pferde schirren.
Ich war in Reihen eingeschient, die in den Morgen stiessen, Feuer ueber Helm und Buegel,
Vorwaerts, in Blick und Blut die Schlacht, mit vorgehaltnem Zuegel.
Vielleicht wuerden uns am Abend Siegesmaersche umstreichen,
Vielleicht laegen wir irgendwo ausgestreckt unter Leichen.
Aber vor dem Erraffen und vor dem Versinken
Wuerden unsre Augen sich an Welt und Sonne satt und gluehend trinken