На улице морозно и серо.
Увидеть гения полёты
Народ садился в самолёты -
Даёшь Морозовых, Серов!
Все были. Не был только я.
В само закрытия преддверье
Снесли с петель входные двери.
Ну как Серову без меня.
* * *
Сквозь тесный рамочный зазор
Не выжженный и не обрюзгший,
А юный и всегда в грядущее
Направлен мой хитрющий взор.
Нет женщины на кухне, в бигуди,
С тонометром на локтевом суставе.
Есть девочка в сияющей оправе,
Вся в розовом, и с бантом на груди.
Есть женщина в метро, отражена
Трепещущим дверным оконцем,
Не электричеством, а солнцем,
Усталая, освещена.
В апофеозе бурных сцен
Не робкий взгляд золотошвеи,
А в повороте гордой шеи
Я вижу Иду Рубинштейн.
И, прочитав немой вопрос
Из-под вуали модной шляпы,
Я слышу, как поет Шаляпин.
Не в полный голос - в полный рост.
* * *
Преодолев Серова путь,
Я вспомнил вдруг подружку детства,
Улыбку, полную кокетства,
И ножки иксиком, чуть-чуть.
Здесь я такой, каким я был.
Со мною те, кого любил,
Кого нечаянно обидел.
Ну, вот и все, что я увидел.
Ах да. Про персики забыл.