Туманная улица. Вечер. Зима.
Шпиль Адмиралтейства не видно.
Вокруг лишь белесая, влажная мгла...
Шаги по брусчатке. Мимо.
Вдруг крик. Кутерьма.
Звук падения - свист.
В ушах звон - откат от взрыва.
Мужчина, в тулупе:
"Чего ты стоишь?
Не вишь фриц кидает мины!"
Ответ, удивленно:
"Мужик, ты чего?"
Его уж следа не видно.
Детишки, из мглы,
Бегут, на меня,
И несколько женщин с ними.
Крик: "Сашка, куда ты,
Вернись хулиган!"
"В убежище дети, скорее!"
Всхлип: "Лешенька очень, ну очень слаб,
Голодный обморок, Нина"
"Неси его Юля, из смерти лап,
Нас Красная Армия вынет".
Затрясся. Сверкнуло. Удар и взрыв.
Осел на брусчатку. "Где я?"
Где дети? Закутаны в абы что.
Их нет, будто мгла сманила!
Все стихло, лишь сильно звенит в ушах.
Да шорох от ближнего дома.
Смотрю - кто-то еле
Ползет, впотьмах.
Он шепчет, аж режет горло:
"Мне хлеба, не надо.
Воды б глоток..."
И все. Все застыло. Замёрло.
Поднялся. К нему. А глядь,
Никого! Лишь рваный листок бумаги.
На нем "СССР" и "Январь",
И число, и год. Один... девятьсот...
И дважды еще, четыре.
Вокруг все поплыло.
Туман, и мгла.
Огни фанарей, шлейф дыма.
Разрушенный бомбами,
Звон, в церквах,
В ушах разлетелся взрывом.
И голод и холод, и стынь-пурга,
Все заволокла, накрыла.
Дитя и старик, и старуха - жена,
Муж - сын, мать - отец, дочурка.
Все здесь, предо мной,
Появились из мглы.
Стоят и молчат, и смотрят...
В меня жутким взором
Уставших глаз,
Колодцев пустых, оконцем.
И боль в этом взоре,
И сущий ад...
Надежда, Любовь и Вера.
Вокруг меня сотнями тысяч стоят,
Каждый третий наверно...
И память толчками. Ладони сжать!
Ты русский народ! Ты сила!
И слеза за слезой, из блокадных глаз,
Брусчатку пред мной окропила.