Лёха
У меня был приятель,
шумный, подвижный, большой – почти толстяк,
похожий чем-то в анфас на собаку чау-чау,
с простым именем Лёха и смешной фамилией.
Его всегда было много,
где бы ни появлялся он,
и мы не вспоминали слова подзабытого шлягера
про Лёху, без которого плохо,
потому что без этого Лёхи было хорошо,
но недолго.
Впрочем, речь сейчас не об этом,
а о том, что Лёха не умел работать «болгаркой»,
а я умел,
но мне почему-то всегда находили другую работу.
Потом наши пути разошлись,
но «болгаркой» я так до сих пор и не пользуюсь,
и всё ещё жив.
А Лёхи не стало спустя года два,
когда кусок расколовшегося круга
прорвал навылет трахею.
Я не знаю, как лучше сказать по этому поводу:
люди обычно называют это «судьба»,
или «не судьба»,
что по сути своей одно и то же.
Спортсменка
Она была спортсменкой,
но, на удивление, не комсомолкой,
с обветренными губами без малейшего признака макияжа.
Каким ветром занесло в наш вуз девчонку
из маленького сибирского посёлка,
бегавшую на лыжах лучше, чем без них,
и стрелявшую без промаха,
похожую на обрусевшую японку?
Её и прозвали на японский лад,
не к месту вспомнив город, погибший от ядерной бомбы,
а она всё бегала на лыжах и стреляла в мишени,
размахивая с пьедесталов эмблемой вуза.
Я её называл по имени,
и её тело под моими ладонями в ответ
изгибалось,
пело,
звенело,
жгло,
сжималось затаившимися под кожей мышцами,
как тело молодой и сильной кошки.
Не помню, как она называла меня –
по-моему, никак,
потому что иногда я отзывался даже на «эй»,
вспоминая не всуе фильм про Мэри Поппинс,
но зная, что всё-таки не Лембит Ульфсак,
хотя и мог дать последнему фору
кудрями до плеч и зачатками весёлого нигилизма,
исправно пополнявшими коллекцию мимолётных увлечений.
Впрочем, речь сейчас не обо мне, а о ней –
молчаливой спортсменке с высокими скулами и сильными ногами.
Она подошла первой, и в мою комнату шла впереди,
хотя всё общежитие знало мою репутацию.
Мне сказали потом, что поспорила с кем-то на меня,
но её тело доказывало обратное,
когда изгибалось,
пело,
звенело,
жгло
и выбивало из головы остатки рассудка.
Это вспомнилось мне тридцать лет спустя,
когда я увидел случайно её страничку в соцсети.
Она не стала великой спортсменкой,
став просто женой и матерью своих детей,
а я полюбил смотреть по телевизору биатлон.
О судьбе
Люди много говорят о судьбе,
ещё больше пишут,
и я здесь – не исключение.
Но если отбросить звучные метафоры и поэтический флёр,
то в итоге останется тот, кого называют
ангелом-хранителем.
Он и есть для меня проявление судьбы,
хотя сам в силу многих причин
не может обозначаться, как явление.
Утверждают, что он обычно стоит за плечом
или сидит на нём, когда устаёт летать.
Я ощущаю присутствие своего по ноющей боли
в шейных позвонках –
видимо, он предпочитает устраиваться именно на шее.
Врачи говорят, что это банальный остеохондроз,
и я не спорю, но тем не менее знаю –
любое дело с болью в шее обречено на провал,
поскольку он таким образом предупреждает.
И я укладываюсь отдохнуть,
а делам говорю – не судьба,
потому что и она в эти минуты отдыхает.
Но даже когда шея не ноет, а ангел летает вокруг,
я вижу знаки судьбы, делённые на единицу времени,
не в том, что случилось, а наоборот –
в том, в чём вроде бы не повезло,
так бывает легче не терять оптимизма в жизни.
Наступил, зазевавшись, в лужу –
а пока оттирал брызги с брюк,
впереди промчался автомобиль, под который нечаянно мог попасть я.
Сломалось сверло в патроне за миллиметр до конца –
значит, через миллиметр оно бы воткнулось в силовой провод.
Опоздал за хлебом в закрывающийся магазин –
значит, жена приготовит из старого вкуснейшие гренки.
Не завелась машина с утра –
значит, избежал километровой пробки в центре.
Одно только смущает: если дочь
нарисовала зайчика на недописанном завещании,
неужели я обрету бессмертие?