Торжественный строй караульный обут в хромачи.
Сквозь убранный снег прошлогодние листья рыжеют.
Гранит Пискарёвки щемяще-натужно молчит:
здесь город доныне с блокадной петлёю на шее.
Беззвучные хрипы из Братских могил не слышны.
Спрессована плоть в утрамбованной веком землице.
Ты стал, Ленинград, неизбывной Голгофой войны.
И нам остаётся лишь за убиенных молиться.
Услышать живыми последний блокадный аккорд
не всем повезло: ведь порою Господь не всесилен.
Лицо Пискарёвки – протравленный смертью офорт,
со скорченным ликом предавшего город Мессии.
Тут нет ни улыбок, ни гомона, ни суеты...
Царапают сердце и мысли трагичные клешни.
Скрежещут могильные плиты: - А помнишь ли ТЫ?
Я шёпотом им отвечаю, что помню, конечно.
Да разве возможно такое когда-то забыть
и в сонно-текущие воды беспамятства кануть?
Во мне не растают до смерти сугробов горбы,
зловеще-мертвящих домов ледяные капканы,
студёные воды под панцирем белой Невы,
желтушные лица прохожих, скользящих как тени,
расстрелянный город-кащей полумёртвых живых,
оборванных судеб и звеньев людских поколений.
Скорбит Пискарёвка и тайну упрямо хранит.
Не знает никто сколько здесь упокоено павших.
Стучит метроном как тогда... И мерцают огни
негаснущих факелов горестной памяти нашей.
27.01.2016