"Некому больше тебя любить?
Не к кому прижиматься продрогшим поношенным телом?
А имеет ли смысл далее жить?" —
Вопрошала старуха с ликом покойницки белым.
Она приходит ко мне тайком,
Когда за горизонтом сгорает заревом солнце,
Разливаясь зловещим дымком
И я слышу подступающий звон в ее карманах червонцев.
"Укладывайся, — говорит, — в постель" —
Опускает мне веки, тыкая пальцем костлявым. —
"И на глаза монетки примерь." —
Накрывает сверху влажным бланжевым покрывалом.
Колышет воздух костьми гремя,
Облачаясь спеша в лилейно мертвенный саван,
Да умещается с краю подле меня
Смердеть в перекошенное лицо прелью отвратной самой.
Читает, как по усопшей псалтирь:
"Покойся с миром, коснулась смерти тебя десница!"
И тяжелее многопудовых гирь
Червонцы давлеют — крепко смыкают мои ресницы.
Меж пальцев коптит огарком свеча,
Уповает — погаснут пульсы в сплетениях чревных,
Но в злобе трясется карга ворча,
Из клети грудной доносится звук сокращений нервных.
Сдавленным горлом пускаю кровь,
Упрямо трепещет говорливое сердце работой малой.
Ребра трещат, как сучья вновь —
Лупит беззубая в грудь клюкой, чтобы оно молчало.
НЕЗАКОНЧЕННОЕ.