Идея написать про себя мемуары посетила папу задолго до своего 85-летия. И осуществить этот замысел должна была дочь, которую он на полном серьезе считает великой писательницей. Поскольку с написанием серьезного произведения у меня явно могут возникнуть проблемы, и вовсе не на почве отсутствия материала ( его-то как раз предостаточно даже для многотомника), я решила для начала ограничиться рассказом, который и выношу на суд читателей.
Чем дольше живу, тем больше понимаю, что мой папа принадлежит к той категории уникальных людей, чья жизнь наполнена интересными, а зачастую и юмористическими фактами, которых хватило бы на несколько жизней. Более того, многие вещи, которые он говорит на полном серьезе, воспринимаются его тремя внуками, моими сыновьями, как наивысший пилотаж игрового глумления над действительностью или юмором высшей пробы. Не случайно, они с удовольствием приезжают к нему в Ярославль, и каждый раз после этих встреч цитируют своего крутого деда, как они выражаются.
Впрочем, квартира, где живет мой отец, до сих пор чрезвычайно привлекательна для людей самых разных возрастов и сословий. Сюда с удовольствием заглядывают и соседи, и родственники и друзья, претендующие уже на долгожительство, и дедушкина невеста, как выразился когда-то мой младший сын, и ветераны из местного хора. Надо сказать, что основным связующим звеном является, конечно, интерес папы к людям и к жизни вообще, но все-таки главным – это музыка.
Именно музыка красной нитью проходит через всю папину жизнь, да и через мою тоже.
Родился папа в селе Михайловское Ярославской губернии и прожил там до переезда в Ярославль почти 11 лет. Много интересного было в его рассказах об озорном детстве: и как чуть не подожгли они с деревенскими огольцами ригу с сеном, и как не любил он мыться, соглашаясь только за подарок – кнут, с которыми пастухи пасли скот, и как на печке заполз ему в ухо таракан, после чего правое ухо стало слышать наполовину. Наверное, уже тогда его тянуло к музыке. Но с тех пор, как он услышал игру местного гармониста, то заболел этим навсегда. Папа хорошо помнит, как ездили они с матерью, моей бабушкой на базар, как купили первую гармошку, с которой долго не расставался, до тех пор, пока не привез со службы в Германии настоящий аккордеон. Но это было потом.
Переезд в Ярославль был связан с печальными событиями в жизни семьи: глава семьи вскоре помер и моя бабушка осталась в деревянной развалюхе-избе на краю города с 11-летним сыном на руках. С тех пор воспитывать Николку, как она называла моего отца, было ей некогда. Бабушка уходила на целый день на работу, а Николка, подоив жившую в сарае козу и выпив молоко, на целый день убегал на улицу. Похоже, городская вольная жизнь ему понравилась сразу, и никаких особенных терзаний по поводу жизненных неудобств он не испытывал. Бабушка рассказывала, что папа рано начал покуривать, друзьями обзавелся сомнительными, многие из которых потом рассматривали небо за надежными решетками. Надо отметить, что с папой дружили и любили его все, начиная от друзей с уголовным прошлым и заканчивая представителями власти и людьми самых серьезных профессий. Любой человек, зашедший в дом, считался гостем – для него сразу же накрывался стол, а потом хозяин доставал инструмент, и через полчаса песни как-то захватывали всех, даже людей вроде бы непоющих. Стоит ли говорить, что дни рождения и юбилеи превращались в праздничное гуляние на несколько десятков человек. Когда мы уже переехали в первую свою квартиру, отец вместе с гостями в праздники выходил на улицу и играл, сидя на стуле около подъезда. Сначала в веселье принимали участие только наши гости, потом несмело подходили подвыпившие мужички-соседи, а к вечеру гулял и пел, казалось, весь двор. Дни рождения у всей нашей семьи были весной, но отмечались всегда в начале лета – иначе какие же пляски на улице в прохладные дни!
Работать папа начал в 15 лет, в сапожной мастерской. Он хорошо помнит день, когда закончилась война. Прослушав радиосообщение об окончательной победе над Германией, все побросали не только работу. В воздух под крики Ура! полетели и заготовки сапог и инструменты. Благодаря этой работе, затронувшей последние месяцы войны, папа получил впоследствии звание Ветерана войны, а также научился отлично подшивать валенки, ставить набойки и ремонтировать развалившуюся обувь. Как сейчас помню нашу единственную жилую комнату с печкой – солнечный свет освещает белый деревянный стол и нехитрую мебель, папа варом намазывает дратву, натянутую вдоль комнаты, потом сматывает ее в клубок и начинает шилом ловко протыкать валенки, прилаживая кожаную подшивку. Справедливости ради скажу, что всякие мужские навыки с дрелями, отвертками, проводами и т.д. папой не были освоены никогда – этим впоследствии отлично овладела моя мама, но до сих пор у нас в доме острые ножи и начищенная обувь. Помню еще раннее воспоминание детства – моя первая елка, к которой папа сумел-таки соорудить деревянный крест, а мы с мамой украшали ее всякими фантиками и пузырьками, потому что игрушек почти не было. Но это была самая лучшая елка в моей жизни, а Новый год до сих пор любимый мой праздник. Еще помню, как любила я слушать, когда отец играл «Полонез» Агинского. А еще, когда пела мама. Голос у нее был отличный – глубокий, сильный и не случайно, впоследствии, папу приглашали играть на свадьбах именно с мамой, которая могла сделать замечательной и нескучной любое торжество. Мама никакого отношения к музыке не имела. С 14 лет ее привезли по вербовке работать на фабрику, где она до самого выхода на пенсию была передовой текстильщицей. Жила в то время мама в фабричном общежитии, на вечер в котором пригласили играть папу. Он сразу заметил черноволосую симпатичную девушку в белых валеночках, с которой случилась потом любовь на всю жизнь и семья. Кстати, до встречи с мамой папа был отменным ловеласом, как сказали бы сейчас – он был симпатичен и играл еще и на гитаре, поэтому невест было хоть отбавляй. Когда папа ушел служить в армию, одна из невест заявилась к моей бабушке, его маме, и заявила, что будет жить с ней, дожидаясь своего жениха Николая Архипова. Бабушке стоило немалых усилий выпроводить новоявленную невестку из дома. Надо сказать, что служил папа в Германии 3 года танкистом-радистом, что при полном непринятии им техники само по себе является удивительным. Об армии он может рассказывать бесконечно долго: и о яблонях вдоль дорог, плоды с которых никто не срывал, и о том, как можно было оставить купленный аккордеон около входа, и никто его не сворует. Особенно любил он вспоминать, как в новогоднюю ночь разбудил его командир части, и папа всю ночь играл для офицеров. А перед этим его спросили, выпьет ли он. – Не откажусь, - ответил папа и с удовольствием выпил едва ли не полный стакан водки, что нисколько не помешало ему играть. Утром он чуть не получил наряд вне очереди, потому что дневальный был не предупрежден о том, что Архипов в этот день свободен. Кстати, со спиртным папа познакомился рано, и потом всю жизнь его сопровождали застолья, но как-то сумел он не перейти за ту черту, после которой тяга к горячительному допингу становится непреодолимой.
После возвращения из армии папа стал работать сначала сцепщиком на мотовозе при текстильной фабрике, а со временем дорос и до машиниста тепловоза. Работа, надо сказать, была отличная – маршрут был длиной не более трех километров, и скорость такая же, а работа сутки через трое позволяла ходить по свадьбам и юбилеям хоть по два раза в неделю. А вот зарплата была вполне приличная, да и на пенсию папа вышел на пять лет раньше. Ну, а к тому времени, когда он женился, а потом появилась я, подошла очередь на получение нашей однокомнатной квартиры. За нее папа больше года работал подсобником на стройке, о чем вспоминает с большой гордостью. После нашей избушки на четверых с удобствами на улице, наша первая квартира казалась нам просто царскими хоромами! Здесь же родился мой брат, и стали мы жить впятером, не сильно страдая от тесноты. Все тогда казалось каким-то замечательным, дети играли на улицах без присмотра до самой темноты, взрослые дружили с соседями по подъезду, мужики играли во дворе в домино и козла. А на праздниках не нужно было никакого тамаду нанимать, потому что после первых тостов люди начинали петь. И лучше таких праздников я ничего не знаю.
Еще до рождения сына папа решил в 31 год идти учиться в Культпросветучилище. Но безалаберное детство, когда он запросто прогуливал школу, не прошло даром: без справки о восьмилетке о поступлении в училище не могло быть и речи. И пришлось ему сесть за парту в школе рабочей молодежи. Ох, несладко было осваивать школьную программу с огромными пробелами в знаниях и насмешливой молодежью! Справился. А тут еще одна засада – набор в группы идет только по классу баяна. Пришлось и этот инструмент осваивать, а заодно и пианино, на котором впоследствии он учил играть и меня. В музыкальном училище, к несчастью, тоже были школьные предметы. Зато, к счастью, проблемы с математикой были не только у него. - Как будем дальше решать?_- спрашивала преподаватель, склонившись над тетрадкой друга, тоже Николая, с которым папа дружен до сих пор. – Милая, пошла бы ты куда подальше!- мысленно произносил Николай, исправно списывающий у молодых однокурсников вовсе непонятные для него математические знаки. Однако, с музыкальными предметами у друзей все было отлично , и дипломы они получили самые что ни на есть настоящие. Папа долго носил на лацкане пиджака значок училища. Кроме диплома и новых музыкальных навыков, у него появилось много новых друзей, в том числе и из числа преподавателей. Надо отметить, что с годами их число только прибывало. Папа легко сходился с людьми, приводил их домой, щедро кормил дефицитной колбасой, привезенной мамой из Москвы, доставал водку, а потом в ход шли баяны. В какой-то момент их было штук 25. А еще гитары и балалайки. Папа называл это коллекцией, а мама – хламом, который скоро выселит из квартиры своих хозяев. Баяна три были, действительно отличными, немецкими. Все остальное скупалось у друзей или в комиссионках, и вряд ли представляло большую ценность. Также, как и неудачное фортепьяно, купленное для меня, которое совсем не держало строй и занимало немало места. Так вот, про гостей. Как-то раз папа привел домой, а потом оставил ночевать какого-то нового друга с Севера, с которым познакомился на автобусной остановке. «Друг» прихватил на утро из дома парадный папин пиджак, но на папино гостеприимство это ничуть не повлияло. –Тусовщик!_ как говорят его внуки.
Все детство меня окружали люди, так или иначе связанные с музыкой. Сосед-хирург играл на баяне, рентгенолог хорошо пел, были баянисты-милиционеры, гитаристы-строители…
Не так много их сейчас осталось, музыкантов из нашего прошлого. Остались воспоминания и фотографии. Вообще фотографии в жизни папы всегда занимали огромное место. Уже переехав жить в Подмосковье и привозя в родительский дом своих друзей, я заранее готовила их к папиной фотосессии. В обязательном порядке папа доставал пленочный фотоаппарат, переодевался, иногда неоднократно, в пиджак, на котором висели медали, и начинал рассаживать гостей, зачастую вручая каждому музыкальные инструменты. Это надо было терпеть, и никакие шуточки на этот счет не проходили. Также, как возможность гостям поговорить между собой во время игры папы, или во время его монолога. Но, в основном, все гости были в восторге и от папы, который выглядел лет на пятнадцать моложе своего паспорта, и от его рассказов, а многие и от его игры и шуток, часть из которых была заготовками с давним сроком годности. Впрочем, действительно интересным были его воспоминания о необычных свадьбах, на которых он играл. Мы как-то пытались посчитать, сколько же их было – несколько тысяч без сомнения. Как-то раз на второй день ( а раньше свадьбы отмечали по два дня) за столом не оказалось невесты, которая в эту ночь родила. Именно папа предложил праздновать без нее, раз замечательное новое событие случилось. В другой раз утром не оказалось жениха, которого увезли в сумасшедший дом – оказывается он состоял там на учете, и выпивать ему было категорически нельзя. Сидел папа обычно на свадьбах в торце стола, иногда читал стихи и поздравления, шутил, пытался расшевелить гостей. Выпивал умеренно и под хорошую закуску. Как-то раз хозяйка предложила ему сесть на стул неподалеку от стола. Папа отыграл пару часов и понял, что угощать его не собираются. Он подошел к хозяйке, и сообщил, что у него скоро обеденный перерыв. На вопрос, кто же будет играть, он предложил включить магнитофон. Так, может, Вы у нас пообедаете? – робко спросила хозяйка. С удовольствием! – ответил папа. – А может, и стопочку выпьете? – неуверенно предложила она.- А как же! За таких замечательных молодых и не выпить!- заявил баянист, сразу же покорив сердца хозяев. Сколько еще их было, веселых и не очень курьезов, связанных с музыкой, и не только с ней. Как-то папу послали в работать в колхоз, тогда это практиковалось на предприятиях. И, как деревенскому уроженцу, поручили запрячь лошадь. Слушая его рассказ, как он разговаривал с этой лошадью, боясь не только ее запрягать, а и подходить к ней, мы покатывались со смеху. А как-то раз, на отдыхе, посланный в соседнюю деревню за хлебом, он вернулся запыхавшийся и уверял, что за ним два километра гнался гусь!А как срывал он нас с ягодных мест в лесу своим криком, а прибежав, мы обнаруживали его сидящим на невысокой ветке дерева, при этом ягоды в бидончике едва скрывали дно! Еще одной удивительной особенностью папы была та, что он жил в своем, как бы изолированном от внешних проблем мире – совсем не знал цен на продукты и того, что этих продуктов в магазинах в то время почти не было. Как-то, готовясь к очередному торжеству и отвергая неумелую помощь папы, мы услали его в магазин купить тушенки. Самое смешное, что он нашел кроличью по какой-то невообразимой цене в кооперативном магазине.
Прошли годы. Выросли не только дети, но и внуки. Уже 13 лет как не стало моей мамы, а папиной любимой жены, с которой он прожил 46 лет. Папа живет сейчас вдвоем с сыном и бытом, с которым на закате жизни пришлось столкнуться. Спасибо подруге юности Анне, которая приходит и помогает мужикам по хозяйству. В прошлом году папа сломал ногу и перестал ходить в хор ветеранов, где они вместе пели. Но даже в гипсе он попросил меня собрать гостей, взял баян, и мы пели, как раньше. Просто друзей за праздничным столом стало меньше, а ушедшие годы кажутся далеким прошлым. А еще он попросил меня написать мемуары…