У этого деда странное всё : глаза, как у кота, почти жёлтого цвета; борода седая с зеленцой ; разговор непонятный, быстрый, будто боится, что перебьют ; вихляющаяся походка- то ли ли ветер в сторону от худобы сносит, то ли силы совсем потерял на старости лет. Даже имя необычное, фуфыристое- Феофан.
Живёт дед одиночкой в старой мазанке, которой, поди лет поболе, чем ему, будет. Бабка вот померла, да ещё так невовремя, в лютый мороз. Еле могилку на сельском кладбище выколупали. Народу собралось немного, человек пять. А кому приходить-то ? Старики по домам сидят, ноги да здоровье берегут. Вот и пришли только любопытные и пьяницы- подачки ждут, авось накормят да напоят.
Вьюга сразу задула комья земли, что горбушкой упокоились сверху дешёвенького гроба. И как-то всё сразу стало чинно и чисто, даже струганый крест не портил картину.
С тех самых пор дед как-то присмирел. Согнулся сразу, будто от вязанки дров на плечах. Ходил, уставившись в землю, словно покой потерянный сыскать пытался. Соседям кивнёт, словно нехотя, и вихляет дальше, то просто побродить, то в курятник заглянуть.
Старая шапка на голове давно потеряла свой цвет, фуфайка болталась из стороны в сторону, не находя нужного места. Полатанные ещё бабкой штаны заправлены в видавшие виды валенки с калошами.
Этот дед для меня- лицо маленького села, с такой же безнадёгой в глазах. Вот и сегодня он издали кивнул мне из-за забора, суетливо подбирая упавшие от ветра мелкие ветки от деревьев, на растопку. И сам начал говорить мне что-то, помогая руками. Бородёнка ходила вверх-вниз, кивая вместе с ним. Опять про бабку, бабу Шуру. Встречи с ней ждёт, жить устал. Куры нестись перестали, холод не любят. Собака сбежала со двора, вот уж неделю её нет. Иль прибил кто, иль к другим пошла, побогаче.
Я киваю ему в ответ, не перебивая, всё равно слушать не будет. Ему самому выговориться нужно. Так и стоим с разных сторон покрытого льдом забора. Потом дед спохватывается : вечер лезет, а печка ещё не топлена.И тут выпрямляется, удивлённо как-то смотрит на меня : "А ты чья, дочка?". А "дочка" всего лет на 15 его моложе. Ответа не ждёт, не нужен ему ответ, всё равно забудет. Подпрыгивая, бежит домой. Вот свет зажёгся в кухоньке. Потом и дым тонкой струйкой показался из трубы. А в незанавешанное окно виден край стола и ломкий силуэт деда над ним. Плачет дед, вытираясь своей замшелой бородой.
За год потерял дед двух сыновей и бабку. Сыновья жили недалеко от села, в городе. У обоих семьи. На машинах один за другим и загубились. Теперь лежат рядом с бабкой, холмиками с двух сторон. Горько одному. И жить для чего- не понять. Невестки с внуками не приезжают. Только на похороны бабки прибыли, постояли, как чужие, и, не заходя в дом, уехали.
Кота, Ваську, загрызли собаки-беспризорники. Из живности только куры и остались, петух да пять невест. Зерна у них вдоволь, на пай выдали. Картошка своя, потом отработанная. Дед неприхотливый, всеядный. Рад всему, что Бог послал. Картошка в "мундире", капуста квашеная, чай из травок, что бабка запасла, сала шматок в холодильнике своего часа ждёт.
Телевизор у деда стоит в большой комнате, хороший, тоненький. Сыновья ещё на 70 лет купили. Вот только смотреть деду нечего. Драки не любит, сериалы надоели, а в новостях бубнят про Донбасс и Киев, про детей, которым поотрывало руки-ноги. И это при мирной-то жизни ?! Соседа, вон, на войну забрали прямо с улицы. Фамилию спросили, с длинным списком сверили, в машину забросили- и уже воин. Теперь дом его пустует. Поговаривают, что пропал, бедолага.
Через дорогу дом только летом пОлон, вместо дачи у людей. Ну, а дальше, метров этак через 200, уже и я живу. Но дед, как соседку дальнюю, меня не помнит. Сказал только недавно, что глаза у меня добрые, как у его бабки, васильковые, с прищуринкой.
Заношу ему время от времени то хлеб, то печенья к чаю. Он всё вспомнить пытается, когда заказывал мне продукты. А я привираю и успокаиваю :"Да вечером вчера", или " Сегодня, когда мимо шла". Верит, благодарит.
Недавно из калитки вышел- а там дорожка наледенела. Еле успела подхватить, благо к нему шла. Держу его руками, а он до того худой, что кости через фуфайку наружу просятся. Сердце бьётся нехотя, устало, через силу. Глаза слезятся от ветра, капли по бороде стекают и замерзают ледяной росой. Ком в горле застрял, сказать ничего не могу. Вот она - старость на выданье...Присыпала лёд песочком с кучи около забора. Спрашиваю : "Куда собрался ?". А он губами перебирает и мычит - речь отнялась. Левая рука плетью висит, нога тоже уже коленца не отбивает.
Теперь лежит дед на скрипучей пружинной кровати. Про больницу только услышал- мычит, головой из стороны в сторону мотает : не хочу.Так "Скорая" и уехала. Предупредили, что жить деду осталось совсем немного, не впервой с ним такое лихо. Здоровой рукой дед прижимает к себе бабкину кофту. И мутные слёзы капают и капают, будто нет им ни конца, ни края.
Ходим к нему по-очереди, я да две старушонки, что сами уже к погосту клонятся. Он не очень-то и понимает, кто около него метушится. Только сегодня утром назвал меня Шурой и улыбнулся.
Сегодня опять метель...Сугробы выстроились в ряд вдоль дедова забора, будто от карги с косой охранять решили. Сейчас пробью тропинку
к его крыльцу. Растоплю старенькую печь, покормлю, посижу, пока не заснёт. Едок из него хилый. Ест, а сам всё в угол смотрит, где портреты сыновей да бабки, чёрной ленточкой отмеченные.
Поди, скоро встретятся там, на небесах... И опять семья полная, как раньше, пусть даже и на мягких подушках белых, грустных облаков...