Любовно-шуточное.
Опять январь поскуливает глухо
бездомным псом у мира на краю,
опять меня гнетёт любовь-присуха,
опять кляну я влюбчивость свою!
Глаза у женщин искренни, призывны
без белладонны из пипетки лжи
и мне до боли нравится наивность,
способность их вживаться в миражи.
Лукавый мир итоги не подводит,
пульсирует и дышит он взахлёб,
купаясь в океане из рапсодий
лирических обожествлённых троп.
Бегу по ним, расплескивая шутки,
и милых дам заманиваю в плен,
целуя их до утренней побудки
и получая столько же взамен.
Январь не сводник, это бродят гены
и пенность чувств несут на высоту
безудержно, легко, самозабвенно,
приветствуя любовь и красоту!
Как трудно быть апологетом света,
когда, желаньем яростным томим,
расстёгиваешь пуговки корсета
у незнакомки с бюстом неземным!
«»»»»»»»»»»»»»»»
По едва заметной тропке ты придёшь на берег топкий,
принесёшь мне в камыши золото своей души.
Крякнет утка рядом где-то: вот, опять явились дети,
распугали мурашей, гнать бы нужно вас взашей!
Платье скомкано, измято, речка рябью полосата,
от уверенной руки лихо вздёрнутся соскИ.
Я к тебе притиснусь боком, словно нерестовый окунь
к самке юной икряной, не проплывшей стороной.
Никакого беспредела, всё случилось, как хотелось,
мир насущный не готов отвергать природный зов.
Снова проявив нечуткость, крякнет недовольно утка:
растеряли вы, друзья, золотинки жития!
Ах, ты, старая кликуша, понимать людские души
не дано тебе, учти и напрасно не кряхти!
Солнце скатится за гору, комары нагрянут сворой,
мы помчимся через луг, не разъединяя рук.
А на лавочках старушки языкастее, чем Пушкин,
словом будут бить под дых: ишь, невеста и жених!
«»»»»»»»»»»»»»»»»