Читала Мариэтту Шагинян. То, что она писала после 1917 года, скучно. Как хороша она, когда пишет о Германии, о Гёте - неповторима, тонка, умна, изящна. Что сделала трагедия революции с людьми? Как покалечила души.
Всё отчётливей во мне проступает мысль, что А. странный человек - так много мне звоня и долго со мной беседуя, он приручал меня, а потом исчез. Он преследовал свои, неведомые мне цели, обо мне он и не подумал. А говорил он преимущественно о спасении души...
Можно ли полагаться на него, как на друга? Конечно, нет. Стоит ли продолжать этот пир интеллектов и информаций без надежды на тёплое участие, внимание или хотя бы словесную заботу? Сейчас мне это кажется лишённым смысла. Жизнь показала мне неоднократно ненадёжность многих человеческих отношений.
Ощущение никому ненужности.
Клара Ф. сказала мне, что мужчины жестокий народ, они любят, когда женщина из-за них страдает.
Четыре раза звонил А. Я, конечно, перед ним мала, он - космос. Он предложил мне перейти на "ты". На меня устремился могучий поток слов, это был шквал мыслей, я не могла осознать всё, что он говорил мне. Он говорил, как пророк, без препон: "Всё вернётся к тебе и всё простится тебе, если ты спасёшь свою душу и мою... Есть нечто большее, чем дружба, чем любовь".
Я была потрясена, повержена, раздавлена его гением. "А Вы не боитесь, что я умру от разрыва сердца?", - спросила я его.
"Я такого человека, как Вы, ждала много лет", - сказала я. "Вы теперь готовы...", - сказал он.
Мягкий голос исчезает, появляется темпераментный баритон, тембр голоса меняется. Он читает мне свои стихи, я читаю ему свои четверостишия. В перерыве между его звонками я спрашиваю его вслух: "Кто ты?", я в полном потрясении. Как будто я разговаривала с ангелом. Такое мощное переживание благодати божественной.
Странные переживания ночью, мысли о том, что я корчусь от одиночества в пустыне человеческих домов, сердец, Бог далеко. Я одна во вселенной. У меня идут стихи, ощущение, что одному человеку плохо, он стоит один и созерцает этот ужас богооставленности. Может быть, мы должны испытать свою Голгофу, чтобы преодолеть эту незримую тонкую грань между Богом и дьяволом?
Где грань между разумом и безумием? В этом мире всё зыбко. Темнота ночи разрезается вспышками молний, дождь стал царапать крышу.
Хочется благодати, присутствия Отца Небесного в сердце, но оно беспомощно холодное, покинутое Небом - неизвестно почему. Оно одно в ночИ сражается с космическим или сатанинским холодом, преодолевая ещё одно искушение, держась только верой, что Бог есть, что Он любит, что Он видит моё жалкое состояние. Я была соткана из тишины ещё совсем недавно. Я спокойно спала. И вдруг среди ночи это обрушилось на меня.
Нашей соседке тоже плохо было этой ночью — богооставленность. Что-то происходило... «Почему ты покидаешь меня, что я сделала плохого?», - спрашивала Бога она.
Я чувствую не святость толпы, это угнетает меня.
Марис сказал, что надо отдавать людям тепло и не ждать тепла ни от кого. А как отдавать, если нет в данный момент тепла? Это не делается искусственно.
Дикий длинный дождь превратил в Венецию город без стоков.
В течение нескольких лет я жила в монастыре под Елгавой. Настоятель там был старец, архимандрит Таврион. Много было пережито мною страданий, огненный страх смерти длился несколько месяцев, я плакала, каясь в своих ошибках, училась молиться. Я боролась со своими дурными привычками. Отучала себя от чертыханья, сначала запретила себе внешне говорить это слово, потом внутренне. Я часто молилась в разных храмах. Дневники той поры полны покаяния и молитв.
Федя Дружинин (сын моей крёстной мамы, альтист, учитель Юрия Башмета) сказал своей тёте, что Христос всегда рядом, что когда он играет на альте, то это его молитвы. Он сказал, что своей игрой хотел бы преображать людей, очищать их, возносить.
Иногда открывается небо. Духовное касается души.
Когда в сердце приходит Бог, душа делается новой, чистой, благодарной Ему, изумлённой от любви и благости Его. Но моя любовь к Богу печальна. Я спросила об этом священника, ответ был таков - от моего несовершенства это происходит.
"Пушкин обладал столь глубоким образованием, что казалось жил во все века человечества». (Аким Волынский)
Мой друг Всеволод читает Евангелие. Однажды он хотел обратиться за помощью к Божией Матери, он услышал голос: «Ты готов обратиться, достоин ли ты, отказался ли ты от скверны?» Он ответил: «Не готов». Фигура в тёмном, предстоявшвя ему, стала явно сатанинской, дико захохотала и исчезла. Это была женщина. Странно.
То, что во мне есть высшего — безмолвное, глубокое существо вне пола и возраста — предано во власть Христу.
Не оторваться от Блока. Я читаю его письма. Я люблю его теперь иной любовью. Я чувствую его душу рядом с собой. Я разговариваю с ним. До опьянения умственного я читаю его мысли, наблюдаю перемены в нём.
Непонятное и страшное в Блоке. Страдальцем он был оттого, что был очень страстным. Его смятенное лицо на некоторых фотографиях. Я хочу понять его сущность. Откровенность его стихов. В ранних его стихах наблюдается противоречие — молитвенность и богоборчество. В его лице неподвижность, величие, «не от мира сего».