Еще Светила не остыла медь,
ещё дышали рощи сонным мором.
Вдруг, тишина, внезапная как смерть,
накрыла и повисла приговором,
догадкам, положив конец, и спорам.
Ослушаться… - да кто бы мог посметь.
И выцвел лес,
и выстыл дом,
и хлынули метели,
и захлебнулись реки льдом
вселенской канители.
И в ледяные зеркала -
глядеть, не наглядеться.
Так кровь небесного стекла
по ледяным ручьям стекла
на ледяное сердце.
Зима, зима…
снега, снега –
величественный мрамор.
Ваятель ветер –
не слуга –
властитель белых храмов.
Хранитель вьюг,
гроза лесов,
седой скиталец,
рыцарь.
Он вечный холод с полюсов
срывал и гнал, как свору псов,
к ногам седой царицы.
И звёздным пухом млечных опахал
усталое дохнуло Мирозданье.
И белизна, не знавшая греха,
на изумлённых снизошла сияньем,
причастием, отнюдь, не покаяньем.
а люди?
Люди кутались в меха.
Мы рассосались,
заползли
в закашлянные соты, -
ты нас красотами не зли,
плевать нам на красоты.
Хоть измочаль,
хоть расчлени -
все щели на защёлки.
Из скорлупы,
из ячеи
глазеем,
дуем на чаи
и раздуваем щёки.
А снег кружил,
не флиртовал,
упрёков не приемля,
он ворожил,
он бинтовал
израненную землю.
И зарубцовывалась твердь,
и вдовствовали тризны.
Зима,
зима, -
унынью смерть,
надеждам - царство жизни!