* * *
Тыщи три внутрь повёрнутых глаз
ходит пятками вверх, как по проруби, —
по республике будущих, чья звезда не зажглась,
но уже пробудить себя пробует.
С атмосферным давлением на сантиметр, —
лишь космическим чудом не скошена, —
в окуляры прям с Плёса бы и смотреть,
где Десятников с други роскошествует.
Потаённых твердынь ли коснусь —
по преданьям, Василия Тёмного —
пусть отходят эпохи ко сну
(знать, не всю свою память постёрли мы):
что-то просит в нас руки раздать,
где Чувиль находил себе стойбище,
как дроздам бы запеть на раз-два —
узнаёшь в себе тягу по стоящему!!
Для посадочной , знать, полосы
(белым пламенем снёс кто б мне голову),
с чистоты твоей, что ни спроси, —
тыщу лет бы мне здесь домонголивать.
Словно духом воспрял на века —
взгляд на Волгу, как шубу, распахиваешь!
Это всё, чем в веках навыкал
на трёхстворчатых досках в епархии!
Это всё мне с платформы как дар,
ничего на отказ не испытывая.
Кто ж урок мне такой преподал,
чтоб навек раздружился я с бриттами?!
Чтобы нос свой никто не совал, —
за священной оградой пусть толпятся.
За звездой бы я лез в сеновал,
чтоб открыть свои метрики с топиками.
В котловине — как пар над рекой —
жизнь взаймы здесь никем не отменится.
Хоть по-чёрному банькой мне вскрой —
голубые глагольные мельницы.
Снегоходом развеюсь навзрыд,
чтоб под вечер пельмешки опробовать.
Кто же клад сей на время зарыл,
пятки вверх проходящий над прорубью?!
Как портал в неизбывный недуг,
я открыл в себе течь мироздания.
Может, снова бессильным найдут:
что себя я, как поле, раздаривал.
Что свобода — не право на твердь
и не ставить силки на соперника.
Но, коль дали Ростов вам и Тверь,
в Ярославну б и летопись вперивать?!
Наводить род небесной судьбы,
не отличной от правила строгости,
где б не сам свою жизнь загубил —
а прямая символика трогает.
Вечер синью зарылся в снега.
Тянешь санки с великою Троицей.
Где не то чтоб вершин достигал —
к переменам погоды пристроишься!
Рыбой канешь; в калитку нырнёшь,
с астронавтами «Время» дослушать.
Где б, как к горлу приставленный нож,
изводила тоска нас до суши.
С персонажем морозной игры
расстаёшься, как с другом при ссоре:
между тем, чтобы ногти нагрызть
и меж тем, чтобы быть невесомей.
Так мороз держит в крепости Плёс.
Срипт шагов движет тройкой «ботаников».
И чего б от себя ни приплёл —
есть язык, на котором подтаивают. —
Левитан здесь с Поленовым жил.
Компиляцией веет от шаха.
Здесь Кандинский бы сбрасывал жир,
за предмет постоянно зашагивая.
С левитацией лёг, с левитацией встал.
Левитируют мысли о доменах.
Я б и сам здесь сошёл, как с креста,
Долгорукого в спешке припомнив.
Симфонический ряд отыграл
и ушёл затаиться до времени,
чтоб в апреле проснуться под грай
и — проталины к музам промеривать.