Она появилась однажды, эта девочка…
История, связанная с ее появлением, случилась прошлым летом, и, наверное, не осталась, бы в моей памяти, как не осталась она в памяти других людей, если бы не стечение невероятных обстоятельств...
В ту весну , я учила наизусть рассказ Андрея Платонова «Девушка Роза». Он произвел на меня неизгладимое впечатление и системой повествования, и лиризмом поэтики, и драматизмом событий настолько, что каждый день, куда бы мне ни приходилось идти, я по привычке, мысленно, прокручивала текст «Девушки Розы». Зазубренный наизусть рассказ никак не выходил у меня из головы. И в тот день, возвращаясь домой из библиотеки, я, как всегда отрешенно бубнила: «Мне хочется остаться жить. Жизнь - это рай, а жить, нельзя, я умру! Я Роза». Свернув за угол, на свой квартал, я не могла остановить поток зазубренных слов, и мысленно продолжала: «Она Роза. Имя ее было начертано острием булавки или ногтем на темно-синей краске стены: от сырости и старости в окраске появились очертания таинственных стран и морей - туманных стран свободы, в которые проникали в своем воображении узники, всматриваясь в сумрак тюремной стены»… На этой фразе, заслышав веселое шумное щебетанье детей, я смолкла. Подойдя поближе к ребятне, окружившим детскую коляску с восседавшим в ней, словно на царском троне любимцем всей улицы кругленьким Мишкой, среди знакомых детских лиц я сразу выделила новое - это была девочка лет восьми. Склонившись над малышом, она ласково теребила карапуза, приговаривая: «Ты мой маленький, ты мой хорошенький!», - явно довольная тем, что ей поручили присматривать за малышом.
- Кто ты? - улыбаясь, спросила я.
- Я Роза! - мгновенно обернувшись, с готовностью назвала свое имя девочка, отвечая улыбкой на улыбку. Видимо за весь день ей не раз приходилось повторять свое имя вопрошающим соседям.
«Надо же!», - подумала я, - «Она Роза!».
- Откуда ты, Роза?
- Из Москвы! - важно ответила девочка.
- Ты приехала в гости? - задав вопрос, я тут же смутилась от своей назойливости, но, оказалось, напрасно. Роза, вероятно, в течение дня много раз отвечавшая на этот вопрос, живо ответила:
- К дяде Самвелу и тете Карине...
Те дети, кто хотя бы раз приезжал в гости к кому-нибудь из жителей нашей улицы, каждый год во время долгожданных летних каникул стремились попасть сюда снова и снова…
- Тебе у нас понравится, Роза, - уверенно сказала я девочке, не сомневаясь, что так оно и будет. Потрепав напоследок Мишку за пухленькие щечки, я направилась к своему дому, а образ «девушки Розы» неумолимо преследовал меня и не отпускал до самого дома: «... Кто видел Розу, тот говорил, что она была красива собою и настолько хороша, словно ее нарочно выдумали тоскующие, грустные люди себе на радость и утешение. У Розы были тонкие вьющиеся волосы темного цвета и большие младенческие серые глаза, освещенные изнутри доверчивой душой, а лицо у нее было милое, пухлое от тюрьмы и голода, но нежное и чистое...».
Моя новая знакомая, девочка Роза, тоже была хорошенькой и крепко сложенной. Милое личико ее, как, впрочем, и здоровое упругое детское тельце было цвета спелого персика от щедро палящих в то лето солнечных лучей. Заискивающие и доверчивые большие темно-карие, почти черные глаза, короткая мальчишечья стрижка темно-каштановых волос. Беленькая маечка на тоненьких бретельках и малинового цвета шортики.
Уже в тот же вечер от соседок-старушек я знала о Розе почти все. Роза действительно живет в Москве, только вместе с родителями и братьями они там снимают квартиру, как и тысячи других приезжих. В Москве Роза ходит в школу. Она закончила первый класс, но учится слабо, потому что плохо говорит по-русски. Родители девочки заняты работой, домой приходят поздно и заниматься с Розой некому.
В центре нашего города, в его старых жилых кварталах некогда проживали только армянские семьи, потомки первых переселенцев из Карабаха. Но сейчас все смешалось, и рядом с армянами покупают дома и селятся не только русские, но и армяне из разных уголков Закавказья. Первые потому что не видят разницы между собою и обрусевшими армянами, а вторые, чтобы быть поближе к своим, хоть и русскоязычным, но армянам. По этой самой причине и купила старенький домик, приехавшая из Армении семья Карапетян.
Муж и старший сын Карины снова подались в Москву на заработки. А сама Карина, пригласив всех ближайших соседок на стаканчик вина и чашку кофе по поводу покупки дома и для знакомства, оставшись дома с младшим сыном, занялась домашними делами, которых всегда много после переселения. Возможно, поэтому она редко выходила на вечерние посиделки с новыми соседками, которые на низеньких табуретах, по привычке, пристраивались под окнами когда-то пустовавшего, а теперь уже жилого дома.
Первое время Роза, как новый человек, вызывала у старожилов улицы интерес. Не успев выйти за калитку, она тут же становилась объектом внимания досужих старушек. Они спрашивали ее обо всем, что Роза знала и чего не знала. Рассказав все, что могла, опасаясь, как бы бабушки не утратили к ней интерес, Роза стала фантазировать, придумывать невероятные истории о себе и своей семье.
Скоро старушки разоблачили Розу, они поняли, что Роза много сочиняет, к тому же она им просто надоела. Жизнь не стоит на месте, кто-то, женился, кто-то заболел, кто-то умер; и без Розы много тем для обсуждения.
Тогда, умудренные жизненным опытом «старейшины» вынесли свой народный вердикт: Роза - лгунья, двоечница и даже знает «плохие слова», что было всего-навсего результатом недостаточного владения русским языком и над чем, подзадоривая девочку, они еще вчера весело смеялись. Теперь же устав от Розы, от ее постоянного присутствия строгие бабушки постановили: не позволять Розе стоять около них - нечего слушать, о чем взрослые говорят, и, в дополнение к этому еще более суровое наказание - не разрешать Розе общаться и играть с детьми, их внуками, она-де их испортит.
Сама Роза ничего не знала о той, другой далекой Розе, как не ведали о ней и «добрые старушки», и только мне, узнавшей обеих, все чаще сжимало сердце от сострадания к отвергнутой всеми девочке. И, чем дольше прислушивалась я к гуманной теории воспитания всем надоевшей девчонки, тем чаще задумывалась над рассуждениями немецкого следователя о судьбах всех покоренных народов: «Немцы поняли, что если убить человека один раз, то более с ним делать нечего и властвовать над ним уже нельзя; без господства же немцу жить неинтересно и невыгодно, ему нужно, чтоб человек существовал при нем, но существовал в полжизни, - чтоб ум у человека стал глупостью, а сердце билось не от радости, а от робости - из боязни умереть, когда велено жить».
Мне была непонятна невесть откуда взявшаяся жгучая ненависть к ребенку, в общем-то, вполне доброжелательных и милых женщин. И теперь долгими летними ночами я не могла сомкнуть глаз. Две Розы - платоновская девушка и маленькая девочка не давали мне уснуть. Рядом с картиной отлучения от общества гостьи-малышки, в моем воображении возникали терзающие душу страшные сцены допроса и пыток несчастной узницы рославльской тюрьмы; «Для Розы приносили пивную бутылку, наполненную песком, и били ее этой бутылкой по груди и по животу, чтобы в ней замерло навсегда ее будущее материнство; потом Розу стегали гибкими железными прутьями, обжигающими тело до костей, а когда у нее заходилось дыхание, а сознание уже дремало, тогда Розу «одевали в новое платье»: ее туго пеленали жестким черным электрическим проводом, утопив его в мышцы и меж ребер, так, что кровь и прохладная влага выступали наружу из тела узницы...».
Лишь некоторые женщины выступали в защиту бедного ребенка. Одна женщина, чтобы помочь девочке в учебе, стала с нею заниматься. Это вызвало всеобщее неодобрение и порицание. К удивлению этой добровольной «учительницы» Роза вовсе не была глупой. С математикой она справлялась легко, с письмом не хуже многих наших «середнячков», а вот с чтением были сложности. Выяснилось, что Роза испытывала трудности «первоклассника», она читала не по слогам, а по буквам. Но ведь это проблема многих детей - первоклассников. Розе же чтение давалось с трудом только потому, что она плохо говорила по-русски. Но, таких женщин, желающих помочь ребенку, было совсем немного. И они в младшем по возрасту меньшинстве не могли повлиять на мнение старшего большинства.
Роза стала изгоем... Теперь, выходя на улицу, вместо прежних расспросов от сидящих возле ее же дома неприступных старушек, она слышала:
- Иди отсюда!
Не понимая, почему ее гонят, Роза, виновато улыбаясь, шла к детям. Дети принимали Розу в свои игры, но до первой ссоры, которые нередко случаются среди детей во время игр, особенно когда детей много. И как только такая ссора случалась, виновного долго искать не приходилось. Виноватой всегда была Роза. Оказалась, что восьмилетняя девочка невероятная скандалистка и грубиянка.
Теперь, наученные взрослыми, ее прогоняли и дети. Так продолжалось довольно долгое время. Роза одна слонялась по улице, отовсюду гонимая. Ее прогоняли женщины, а она, выходя на улицу, становилась и упрямо стояла около калитки, тем самым еще больше раздражая соседей. Дети, настроенные взрослыми против Розы, не принимали ее в свои игры, но она все равно подходила к ним и, облокотившись о стенку дома, стояла рядом в ожидании, что дети позовут ее, и она, как и прежде будет с ними играть. Но дети ее не звали. А она все стояла и терпеливо ждала.
В такие минуты рядом с обиженной маленькой Розой мне снова виделась платоновская Роза, только теперь уже обезумевшая от пыток девушка: «Иногда Роза чувствовала, что она видит долгий сон, и в слабом, неуверенном воспоминании представляла другой мир, где все было ей понятно и не страшно. А сейчас она из боязни улыбалась всем людям и предметам, томимая своим онемевшим рассудком».
Однажды, припозднившись, я возвращалась с работы домой. Уже клонилось ко сну летнее знойное солнце, и завсегдатаи уличных посиделок вышли из своих домов, чтобы окунуться, наконец, в легкую вечернюю прохладу. Улица оживилась привычной вечерней жизнью: мужчины играли в карты, женщины, по обыкновению, рассевшись на табуретках вдоль всей улицы, о чем-то или о ком-то судачили, а дети... Дети, окружив Розу со всех сторон, побивали ее … камнями... Роза подпрыгивала, увертывалась, как могла, но какой-нибудь камень, брошенный меткой детской рукой, все равно достигал своей цели. На глазах у нее выступили слезы. Она не плакала, нет… Девочка только еще крепче сжала зубы, готовая ко всему.
Сколько это продолжалось? Не знаю... Бросившись к отчаявшейся малышке на помощь, я только потом огляделась: вокруг были люди, много людей..., а женщины сидели совсем близко и говорили о чем-то важном, о своем. Я хотела было подойти к ним поближе и что-то сказать, но, услышав продолжение разговора о том же, о важном, передумала и поспешила домой, боясь, как бы кто-нибудь из соседок меня не окликнул. А в голове опять пульсировало: «... Роза побежала от них прочь; она побежала в поле, заросшее бурьяном, и бежала долго. Немцы смотрели ей вслед и удивлялись, что так далеко ушла от них и все еще жива полудурка - там был заминированный плацдарм. Потом они увидели мгновенное сияние».
На следующий день Розу никто не видел.
- А где Роза? - спросила я все у тех же всезнающих соседок.
- Она уехала! - просто ответили они.
Роза исчезла так же внезапно, как и появилась.
Прошел год. Снова пришло лето. На улице все как прежде. Старушки сидят на своих табуретах, что-то обсуждают, кого-то осуждают... Дети играют, ссорятся, дерутся, мирятся...
Только Роза в это лето не приехала...
2008г.