Остап Вишня. Страшный суд

Владимир Петков
Остап Вишня


СТРАШНЫЙ СУД
перевод с украинского языка ©



     И взревели сурмы архангельские... И разверзлися небеса... Лопнула
земля и раскололася... Пораскрывалися могилы... Да подскочили
косточки одна до другой, прихватились крепко мясом, посвязывалися...
Повеяло душами. Быстренько вскакивают души в тела надлежащие.
Схватывается народ православный и трусцою бежит, по дороге
застёгиваясь... На суд страшный поспешает люд божий, мужеской и
женский, старый и молодой, бородатый и бритый, зело грешный и
светлоправедный, и так себе средний, соглашенец, который одно
воскресенье в автокефальную, а другое в православную...
     В сиянии златом, на престоле высоком, сидит грозный Саваоф.
Одесную — Христос.
     И смолкли сурмы.
     Встал грозный Саваоф:
     — Все ли собрались? Домкомам проверить под личную ответственность.
     — Все, господи.
     — Судить буду вас по делам вашим... Слушай мою команду.
Те, которые овцы — направо, а те, кто козы — нале-е-во!
     Лавиною двинулось всё в правую сторону.
     Впереди всех вприпрыжку вдарил, наверно, чуть ли не
наисмиреннейший, наверно, чуть ли не наисвятейший, по милости
божей, патриарх, раб божий Тихон, владыка с Великой, и Малой,
и Красной, и Белой, и Прикарпатской...    
     Молнией мигнули Саваофовы очи. Громом порвался воздух:
     — Верните Тихона!!!
     В митре бриллиантовой, с крестом изумрудным, в одежде золотом
вышитой склонил голову свою перед судиею владыка и Великой, и
Малой, и... и...
     — Куда побежал, Тихон?! Кто ты еси, Тихон?!
     — Баран есмь я, господи, овца кроткая...
     — Козёл еси ты, Тихон!
     — Баран есмь я, господи!
     — Козёл еси ты, Тихон! Просили... Давал?! Умирали... Спасал?!
Гнобили... Защищал?! Плакали... Утешал?!
     — Да, господи... Давал, спасал, защищал, утешал... Деникину
давал, Колчака спасал... Юденича защищал... Врангеля утешал.
Ибо «никто больше имать, аще душу свою отдаст за други своя».
     — А дети? А матери? Миллионы трупов. Тихон, забыл «Проще
верблюду»?
     — Не верблюд я, господи!
     — Кто ты еси, Тихон?
     И тихий, боязливый голос из толпы:
     — Позволь, господи, я скажу. Я — смиренный раб, епископ
Нафанаил, владыка Харьковский и Охтырский. Я скажу, господи,
только чтобы в газеты не попало. Никогда в газетах не выступал.
     — Говори.
     — С одной стороны, господи, так: помогать надо... А с другой —
велелепие твоё, о господи...
     — Не крути! Говори, что должны были делать?
     — Господи...
     — Кто же вы есть?!! — крикнул и замолк.
     ...Тихим ходом подошёл к престолу господнему Юрка Победоносец:
     — Разрешите доложить...
     — Ну?
     — Я, как начветсанупр хлевов твоих, господи, должен
свидетельствовать, что выделенные твари ни к одному из
вышеупомянутых типов не принадлежат. На основании долгих
наблюдений выяснилось: поведением — лисы, характером — волки,
телом — кнуры, плодовитостью — кролики, голосом — канарейки.
Больше всего смахивают на иерархов православной русской церкви.
Отец — Распутин, мать — лысогорская ведьма. Питаются рыбой.
Сибирка не берёт.
     И отошёл...
     И долго-долго сидел Саваоф... И думал: «Кто пасёт?! Кто пасёт?!»
     И встал всевышний. Махнул безнадёжно рукой.
     — Не могу... На землю... Пусть трибунал... Все по гробам!
Суд потом... Назад!

1923 г.




                СТРАШНИЙ СУД

     І ревонули сурми архангельські... Розверзлися небеса...
Репнула земля й покололася... Порозкривалися могили...
Попідскакували кісточки одна до одної, взялися цупко
м'ясом, позв'язувалися... Дунуло душами... Хутенько вска-
кують душі в тіла відповіднії. Схоплюється народ право-
славний і підтюпцем біжить, по дорозі застібаючись...
На суд страшний поспішає люд божий, мужеський і жен-
ський, старий і молодий, бородатий і голений, зєло грішний
і світлоправедний, і так собі середній, угодовець, що одної
неділі до автокефальної, а другої до православної...
     В сяйві золотому, на престолі високому, сидить грізний
Саваоф. Одесную — Христос.
     І змовкли сурми.
     Встав грізний Саваоф:
     — Чи всі зібралися? Домкомам перевірити за особистою
відповідальністю.
     — Всі, господи.
     — Судитиму вас по ділах ваших... Слухай мою команду.
Коториї вівці — праворуч, коториї кози — ліво-о-оруч!
     Лавиною сунуло все в праву біч.
     Поперед усіх вистрибом ударив, мабуть, чи не най-
смиренніший, мабуть, чи не найсвятіший, з ласки божої,
патріарх, раб божий Тихон, владика з Великої, і Малої,
і Червоної, і Білої, й Прикарпатської...
     Блискавкою мигнули Саваофові очі. Громом роздерлось повітря:
     — Заверніть Тихона!!!
     В митрі діамантовій, з хрестом смарагдовим, в шаті зо-
лотом вишиваній схилив голову свою перед судією вла-
дика і Великої, і Малої, і... і...
     — Куди побіг, Тихоне?! Хто ти єси, Тихоне?!
     — Баран єсмь я, господи, вівця кротка...
     — Цап єси ти, Тихоне!
     — Баран єсмь я, господи!
     — Цап єси ти, Тихоне! Просили... Давав?! Мерли... Ря-
тував?! Гнобили... Захищав?! Плакали... Утішав?!
     — Так, господи... Давав, рятував, захищав, утішав...
Денікінові давав, Колчака рятував... Юденича захищав...
Врангеля утішав. Бо ж «ніхто більше імать, аще душу свою
віддасть за друзі своя».
     — А діти? А матері? Мільйони трупів. Тихоне, забув
«легше верблюдові»?
     — Не верблюд я, господи!
     — Хто ти єси, Тихоне?
     I тихий, боязкий голос з гурту:
     — Дозволь, господи, я скажу. Я — смиренний раб,
єпископ Нафанаїл, владика Харківський й Охтирський.
Я скажу, господи, тільки щоб у газети не попало. Ніколи
в газетах не виступав.
     — Кажи.
     — З одного боку, господи, так: допомогти треба... А з
другого — велелєпіє твоє, о господи...
     — Не крути! Кажи, що повинні були робити?
     — Господи...
     — Хто ж ви єсте?!! — крикнув і замовк.
     ...Тихою ходою підійшов до престолу господнього Юрко
Побідоносець:
     — Дозвольте доложить...
     — Ну?
     — Я, як начветсанупр хлівів твоїх, господи, мушу по-
свідчити, що зазначені тварини до жодного з вищезгада-
них типів не належать. На підставі довгих спостережень
виявилося: поводженням — лиси, характером — вовки, ті-
лом — кнури, плодючістю — кролі, голосом — канарейки.
Найбільше скидаються на ієрархів православної російської
церкви. Батько — Распутін, мати — лисогорська відьма.
Годуються рибою. Сибірка не бере.
     І одійшов...
     І довго-дозго сидів Саваоф... І думав: «Хто пасе?! Хто
пасе?!»
     І встав Всевишній. Махнув безнадійно рукою.
     — Не можу... На землю... Хай трибунал... Всі по тру-
нах! Суд потім... Назад!

1923 р.