за творогом, топча крупинки снега,
молочной спелости апреля удивляясь,
к открытию бреду в универсам.
И лёгкого озноба турбулентность
вчерашний перелёт напоминает,
и в воздухе, поросшем снегопадом,
стоят деревья, как перчаточные куклы,
и каждое – как чёрный человек.
Когда вчера пустилась я по небу
в побег из ледяного городка,
то думала: опустится вода
на тёплый город, оживёт лягушка
[я о себе] и в плаванье фигурном
натешится неделею дождя
[синоптики на картах нагадали],
но не сбылось, и распустился снег.
За творогом в тепло универсама
из снега, как Хаврошечка к корове
в приветливое ухо из обид
и страхов, грустной ласточкой ныряю
и выхожу с пакетом, на котором
отчасти птичье имя города. Деревья
уже не куклы злого кукловода,
не чёрные лихие человеки,
а дерева как дерева. Они
спешат на месте в сторону своей же
узорчатой зелёной майской сени
для проходящих девушек в цвету.
Отметив юность кода «18»,
по деревянной лестнице взлетаю,
позвенькивая ключиком. Звеня
весёлым сердцем, обретаю дом.
Пора заняться сотвореньем мира
в душе и лепкой сырников на кухне.
Мой первенец, мой сырник лучезарный
[едок проснулся и летит на свет],
ты весь в меду, ты солнцем напомажен,
ты этим утром «мера всех вещей»!