Наверное, это странно звучит, но я росла на кладбище. С детства и до сих пор у меня осталось ощущение, что это просто парк, где родные люди ждут в гости родных людей. И не страха, и не тоски – просто душевное тепло…
Дедушка умер, когда мне было 4 года. 16 августа… Спустя три дня после моего дня рождения. Значит, был какой-то день рождения, только его я не помню.
Помню, как плакала бабушка, накинув на плечи полотенце, – она плакала в полотенце… Дня не проходило, чтобы они не ругались – бабушка с дедушкой – мои родные люди, отстаивающие каждый свою правоту – до сердечных приступов, до уходов из дома… Мама позвонила, узнав о смерти дедушки… Какими словами сообщают о таком?... «Мама, … папа умер… Может быть, теперь ты поживёшь спокойно…». И бабушка накрылась полотенцем…
Мне всегда нравились лоскутные одеяла. Почему-то представлялось, как весело их шить, перебирая разноцветные лоскутки, подставляя один к другому. Иногда мне кажется, что наша память – это тоже «лоскутное одеяло». Перебираешь отдельные фрагменты воспоминаний – лоскутки – а в результате выстраивается жизнь…
Лоскутки памяти… Всё, что я помню о тебе, мой дедушка, Станислав Андреевич, - фрагменты чьих-то рассказов, фотографии в альбомах, туманные детские ощущения… Я не вижу тебя рядом – читающего мне книжку или везущего зимой на санках… У меня осталось только ощущение присутствия где-то рядом и тепла… Наверное, это и остается в памяти, когда тебя просто любят… У меня и сейчас ощущение твоего присутствия рядом и тепла, когда я смотрю на твою фотографию…
«Пойдём к Славочке…», - говорила бабушка, и мы с ней шли на Кузьминское кладбище. Ехали на автобусе или шли пешком, смотря по погоде… Участок № 112… Покрашенная черным битумным лаком оградка с блестящими стальными конусами-наконечниками… (как мне нравилось красить прутья оградки!). Пышный кустик какого-то волшебного растения… «Его называют «разбитое сердце», - объясняла бабушка, закапывая саженец, - когда расцветет, увидишь гроздья-сердечки, которые разбились и плачут»… Осенью мы с ней сделали венок из кленовых листьев, чтобы прикрыть холмик. А зимой – гирлянды из разноцветных кружочков фольги, помните металлические крышечки, по которым различались бутылки с кефиром и ряженкой? Лоскутки памяти… «Пойдём к Славочке…». Видимо, только там ей становилось легче…
Всё началось с того, что с год назад, придя к своим на кладбище, – обнаружила крупную выбоину на керамическом овале дедушки. Прямо на лбу… Улыбающаяся фотография смотрела на меня виновато… Было так неприятно, как будто подстрелили меня. Фотографию я поменяла, но с тех пор не отпускала мысль: написать, всё, что помню, о своём деде. 30 октября ему было бы уже больше ста лет.
Последние годы он работал шофёром. Работал по ночам, частенько болело сердце, летними днями в машине было жарко. А ночью – прохлада и дороги свободные. Машину он чувствовал, как живую. «Славка, иди послушай, что-то у меня барахлит…», - звали приятели-таксисты, когда приезжал в таксомоторный парк. По звуку работающего мотора мог определить, что в машине неисправно. «За машиной нужен уход! Нет, дорогие мои, - шутил он дома, - надо не машину иметь, а иметь всегда деньги на такси! Сел и поехал!».
Площадь у Ярославского вокзала. Привычная вокзальная суета: приезжающие, уезжающие, провожающие, встречающие… «Такси, такси!!! Свободен?». Тогда он был свободен: «Поехали!». Подошли муж с женой, приехали откуда-то, сумки, чемодан. «Садитесь в машину, чемодан – в багажник. Я помогу». Открыл багажник, поднял чемодан. А дальше у изумленных пассажиров и торопливых прохожих вокруг – время на мгновенье замерло и пошло серыми замедленными кадрами: упавший чемодан, падающий на асфальт человек, сирена «Скорой помощи»… «Поздно… Ничего не можем сделать! Сердце остановилось…».
- «Мама… папа умер… может быть, теперь ты поживешь спокойно…»
- … «разбитое сердце»…
- «Деточка, пойдём к Славочке…»
«Выхожу один я на дорогу, сквозь туман кремнистый путь блестит…» - любимая его песня. Лежал, бывало, и напевал вполголоса…
(Продолжение следует...
Если смогу...)