Плыву я сквозь волны и ветер
К единственной маме на свете
Песенка мамонтенка
У меня есть шрамы, но нет протезов.
Пусть во мне есть пули, но целы руки.
Я запомнил всех, кто по жизни резал
Моё тело, воинов и хирургов.
Я их помню, кажется, поимённо,
По годам и самым «горячим» точкам.
По камням, от выстрелов раскалённым,
По зубам и боли в отбитых почках.
По палаткам в поле, по тьме в пещерах
И свету комнат реанимаций.
По окуркам мятым, морфину в венах
И по голосу Борьки из мёртвых раций.
А вот был хирург – не ложился сутки,
Сам – сухой как вобла. И весь на нервах.
Говорят, он, резав, шептал: «Нет, суки.
Обломитесь, твари, теперь-то хер вам».
Я пришел в себя – сплошь чужие лица,
И хирург, иссушен, как та таранка,
Говорит: «Солдат, за тебя молиться,
Чтоб ты выжил, видно, устала мамка».
Я сквозь три войны, ад мешая с раем,
В колесе, как белка под кокаином,
Не успел к тебе, как всегда, родная.
Да и ты не успела проститься с сыном.
Я стою прямой, как подпертый ломом,
За столом. Поминок нелепы тосты.
Все как раньше – лавка в тени за домом.
И сосед-алкаш все такой же толстый.
Не хотела жить у меня на даче.
И на жизнь брала ну совсем уж малость.
У тебя одна была, мам, задача –
Чтобы я был жив, и ты с ней справлялась.
Я стою – живой, а вокруг – чужие.
У меня из близких – одна лишь мама.
Потерпи, и я приплыву на льдине,
Твой уже давно поседевший мамонт.
И зачем всё было? Уже не знаю.
Для чего всю жизнь я играл в джедая?
Я спешу к тебе со всех ног, родная…
И на этот раз я не опоздаю.