Напомню, что для России – в понимании Толстого! – Наполеон был воплощением Зла, и для Европы тоже. Наполеон для Толстого – полная безнравственность, бездушность, жестокость! Исходя из этого, хочу еще поцитировать академика Е.В. Тарле, который тоже развенчивает Бонапарта, но уже как объективный ученый. Не имею документальных свидетельств, но уверен, что Толстому были известны многие из тех фактов, которые приводит Тарле, ведь Толстой читал на всех европейских языках. Многое у Тарле дано во Вступлении. Конечно, могут сказать, что отношение Тарле к Бонапарту продиктовано тем, что он работал еще в сталинское время, а потому был пристрастен. Но я так думать не могу, потому что слишком уважаю этого человека.
Тарле не раз говорит, что на Западе существует культ Бонапарта, который зародился «в наивные времена идеалистической историографии», «героической школы» ... Наполеону приписывалась роль творца современной ему эпохи мировой истории, давшего будто бы этой эпохе и ее идейное содержание и ее общее значение в развитии человечества.» (с.4) Но тут же опровергает эти постулаты резкими фразами:
«Задушив французскую революцию, Наполеон гнал всякое воспоминание о ней; он беспощадно расправился в декабре 1800 г. с якобинцами … исключительно за то, что они – республиканцы и что они не хотят продать революционную традицию за барабанно-шовинистическую славу. Став на путь политической реакции, Наполеон делал то, что прежде всего было нужно крупной торгово-промышленной буржуазии ; (все, как и теперь и у «их», и у нас, кого ныне не спроси в России), и всю свою внутреннюю политику он строил так, чтобы прежде всего были удовлетворены интересы этого класса.
Деспот, он изгнал всякое, даже отдаленное, представление о свободе из всего государственного и общественного быта своей империи – полнейшее безмолвие царило в течение всего его царствования в его необъятной империи. Дело доходило до того, что при его дворе среди высших сановников, среди генералитета люди женились по его прямому приказу и указанию и разводились, если он находил это нужным. (с.4).
Войны опустошали Францию. В 1814 - 1815 гг. были деревни, где не было мужчин старше 15 лет и моложе 70. С жестокой неуклонностью и последовательностью боролся Наполеон с революционным настроением рабочих. Он сам понимал это и со свойственной ему откровенностью высказал однажды, что рабочим его не за что любить, что он «застал их нищими и оставляет их нищими» (с.4).
«Старший современник и друг Пушкина, князь П.А. Вяземский, переживший дни Наполеона, говорил, что постоянный гнет, тревога и неуверенность в завтрашнем дне царили по всей Европе в течение всей первой империи. Никто не мог знать, что с ним и его страной будет завтра, не готовит ли Наполеон неожиданного удара. Восторженный хвалитель Наполеона Альбер Вандель говорит очень мягко и, так сказать, изящно о «движущихся границах" империи, созданной его любимым героем. Но если читатель даст себе ясный отчет в том, что это такое, - эта «движущаяся граница», то стразу поверит князю Вяземскому и поймет, почему угнетение и тревога владели Европой в эти кровавые времена. Границы наполеоновской империи «двигались» не только во время и после войн, но и в короткие промежутки, когда Наполеон не вел войны: он просто в удобный для него момент, издав соответствующий декрет, безоговорочно присоединял к своей империи те страны, которые ему приходило в голову присоединить. Договоры для него не имели ни малейшего значения. Грабеж, планомерный и официальный, продолжался во всех странах, где фактически Наполеон имел возможность распоряжаться» (с.5).
(Вот что придет на ум любому человеку нашего времени: не так ли хочет распоряжаться и распоряжается Америка всеми странами, которые уже поработила? Вот и Европу уже почти поставила на колени, разрушила Украину, повелевает Германией, угнетает все страны Европы, напустив на них пришельцев из Африки и Ближнего Востока… Америке явно не дают покою лавры великих завоевателей вроде Александра, Чингисхана и иже с ними… И Тарле пишет почти то же самое ):
«Политическое порабощение и ничем не сдерживаемое, проводимое под всевозможными предлогами, ограбление – вот что означали для покоренных стран наполеоновские завоевания. Крупная французская буржуазия должна была экономически царить над порабощенным европейским континентом….» (Программа наших дней для Европы, составленная в Штатах!).
И еще немного – прежде всего для дам-с. Поцитирую поподробнее:
«Вскоре после своего внезапного возвышения молодой генерал встретился впервые с вдовой казненного при терроре графа Богарне и влюбился в нее. Жозефина Богарне была на шесть лет старше его, у нее было в жизни немало романтических приключений, и никаких особенных чувств к познакомившемуся с ней Бонапарту она не питала. С ее стороны действовал, по-видимому, больше материальный расчет: после 13 вандемьера Бонапарт был очень на виду и уже занимал важный пост. С его стороны была внезапно налетевшая и захватившая его страсть. Он потребовал немедленно же свадьбы и женился. Жозефина некогда была близка с Баррасом, и этот брак еще шире открыл Бонапарту двери могущественных лиц республики».
Тарле пишет, что среди 200 тысяч работ, посвященных Наполеону, нашлось немало места и для любовных историй его. «Чтобы уже покончить с этим вопросом … скажу, что ни Жозефина, ни вторая его жена Мария Луиза Австрийская, ни г-жа Ремюжа, ни актриса м-ль Жорж, ни графиня Валевская и никто вообще из женщин, с которыми на своем веку интимно сближался Наполеон, никогда сколько-нибудь заметного влияния на него не только не имели, но и недомогались, понимая эту неукротимую, деспотическую, раздражительную и подозрительную натуру… (с.28). Беспрекословное повиновение и подчинение его воле – вот то необходимое качество, без которого женщина для него не существовала» (с. 29).
Интересно, что князь Андрей почти так же относится к женщине – капризно, раздражительно, деспотично, подозрительно… Опять-таки не мог не знать Толстой про женщин Наполеона и про отношение его к ним, и такие сходные черты отнюдь не случайно появились в характере князя Андрея – вспомним хотя бы его первый разговор с Пьером (у меня приведен).