Пьяница Джек был хорошим малым,
знающим толк в колдовских вещах.
Ломятся стены его подвала,
да и прилавки вовсю трещат.
Шкуры собак на ступеньках лестниц
все в запылившемся серебре,
и до сих пор напевает песню
в сломанной клетке хромой скворец.
Возле камина сухие травы,
что приносила одна вдова,
слева — отрава, от хвори — справа,
только их некому продавать.
Пьяница Джек, бородой заросший,
будто бродяга был худ и нищ.
Он напивался как можно больше
горького рома, и только лишь
перед глазами, горой вставая,
путались месяцы и года,
он наливал в котелок до края
зелье волшебное и гадал.
В банках кипели его отвары
под одеялами из плющей,
Джек продавал их почти задаром,
а за гаданья не брал вообще,
часто дарил молодым красоткам
он обереги от разных бед.
Из лоскутов и заплаток соткан
был его плащ, и был волос сед,
были густы и лохматы брови,
только горели глаза огнём...
Мы забрели в эту лавку снова
поговорить вечерком о нём.
Помните, парни, к нему однажды
в двери ввалился какой-то франт,
ярко одетый, не в меру важный,
и попросил он колоду карт,
заговорённую понадёжней
для несчастливого игрока,
чтобы ему за столом картёжным
выигрыш достался наверняка,
за исполнение глупой блажи
сотню сулил или даже две.
Выставил вон его Джек тотчас же
и перед носом захлопнул дверь.
Да, не любил он нечестных денег
и не пытался разбогатеть,
хоть за товар свой на самом деле
много мог выручить, и везде
были нужны талисманы, зелья —
люди желали простых побед.
Джек закрывал перед ними двери,
что-то под нос бормоча вослед.
Пьяница Джек был хорошим малым,
и в колдовстве был силён как чёрт.
Вот уж семь дней как его не стало,
только лавчонка ещё живёт,
только поют соловьи в бурьяне,
в зарослях старых густых кустов,
где застрелили его по пьяни
два собутыльника ни за что;
и разрослась на окне рассада,
слышно в подвале возню ежей...
Парни, не кажется вам, что рядом
всё ещё бродит наш добрый Джек?