Повествование от первого лица
1
Какой-то день сегодня странный…
Глядит в окошко сумрак ранний.
Немного сыро. И знобит…
Но чем же день необычайный?..
Включу плиту, поставлю чайник.
Приправлю книгой пресный быт.
«Иных уж нет, а те далече…»
Зажгу-ка я, пожалуй, свечи.
Задёрну штору на окне.
И, может быть, как дар небесный,
Придя из дали неизвестной,
Стих заструится в тишине…
Но тут, как и частенько в среду,
Зашла соседка на беседу –
Поговорить о пустяках
И обсудить за чашкой чая,
Не торопясь, слегка скучая,
Вполне житейский вздор и прах.
Шуршит за шторой дождь осенний.
День нынче был без потрясений –
Пустых событий мелкий сор.
А потому, не по обычью,
Истратив болтовню синичью,
Что не случалось с давних пор,
Мария, помолчав мгновенье,
Отведав нового варенья,
Чтоб разговор наш не зачах,
Решает на живых примерах
Поговорить о высших сферах,
Платок поправив на плечах.
Да, далеко ушла наука…
«Но, боже мой, какая скука...»
Всё это слушать полчаса.
Вдруг где-то в середине речи
Скользнул сквозняк. Мигнули свечи.
Чужие вторглись голоса.
2
Струится мысль. И меркнет слово.
Прозрачной памятью былого
Становится в пространстве тень.
А там, где пляшут пятна света,
Бубнят ненужные ответы,
И мне в них вслушиваться лень.
В тени подвижной и глубокой,
То предо мной, то дальше – сбоку,
Ночные призраки парят.
Слегка замедленным движеньем
С невероятным искаженьем
Давно ушедшее творят.
Теперь мне очевидно это,
Но раньше, в прошлой жизни где-то,
Казалось всё совсем иным.
А нынче правда с мелкой ложью
Сменялись местом. Ну так что же?
И правда – прах, и ложь – что дым.
Но в правде сумерек печальных
Есть зыбкость истин изначальных,
Возможность иначе взглянуть.
И я люблю их парадоксы:
В них нет ответов – есть вопросы,
С подвижной формой слита суть.
Но пятна света с тенью рядом.
Они командуют парадом,
Диктуя прописи сто раз.
И изрекают без сомненья
Сушёных истин откровенья,
Скрипя решёткой ржавых фраз.
Я понимаю: глупо злиться.
Но как слипаются ресницы…
И я прощения прошу.
Марию чаем угощаю
И от души её прощаю.
И корку хлебную крошу.
3
Менять прощенье на прошенье? –
Какое странное решенье! –
Отдать на откуп – и кому?! –
Мою любимую дуальность.
Не выйдет! – Эта тривиальность
Душе противна и уму.
Какое, в сущности, мне дело
До знанья – мумии предела,
Когда всё слишком ясно…Но
Вслед за потоком откровений
Вдруг появляется из тени
Особа в чёрном домино.
Ни лика, ни лица, ни маски.
Хороший повод для завязки
Комедии дель арте. Иль
Иного времени и места
Готовый для замеса теста
Доселе небывалый стиль.
Сквозит усмешка Карло Гоцци.
И Гофман из угла смеётся
Чуть хриплым смехом сатаны.
И горбоносый Мефистофель,
Явившись на мгновенье в профиль,
Исчез за стулом у стены.
А вдалеке, у края света,
Горит свеча над руслом Леты
Звездой таинственной во мгле
И освещает чёрный парус,
Который ладит к мачте Фауст,
Чтоб плыть к неведомой земле.
Всё это слишком необычно.
Но я свидетельствую лично…
Хотя не буду присягать.
Есть и у дырки от баранки
Своя загадка и изнанка:
Легко нечаянно солгать.
Всё то, что, кажется, понятно,
На деле – Роршаховы пятна,
Игра строптивому уму.
Попасть в тенёта чертовщины
Не за понюшку, без причины…
Мне это, право, ни к чему.
А впрочем… Опускает в кресло
Свои сомнительные чресла
Мой Гость таинственный. И вот
Наш диалог – вполне случайный –
Почти как тот, за чашкой чайной,
Вне слов и музыки течёт.
О том, о сём... О бренной жизни,
О до, о после, об отчизне –
Не тела, а, скорей, души.
О том, что нечто было свято,
Но, как и следует, распято
Не нами в пасмурной глуши.
Мне, право слово, интересно
Узнать про то, что не известно
В пределах наших никому.
Но что с того, когда понятно,
Что Тайна не бывает внятна –
Ни встарь, ни впредь. А потому
Я принимаю безусловно
Все откровенья поголовно,
Но помню правило одно:
Легко и просто, между делом,
Всё чёрное глядится белым,
И крышка – это то же дно.
4
Двенадцать на часах пробило.
Течёт беседа очень мило
И без претензий – обо всём,
Чего коснётся ум. И всё же,
Платон, мне истина дороже:
Как разгадать, где явь, где сон?
Откуда он пришёл? Из ада?
Иль райского питомец сада?
Или рождён огнём свечи?
Так, опираясь на догадки,
Решаю для себя загадку:
Кто посетил меня в ночи?
Чтоб разрешить мои сомненья
(Я понимаю тем не менее,
Что, кем бы ни назвался он,
У этой запредельной тени –
Вне норм и твёрдых заявлений –
Сто тысяч может быть имён),
К нему с вопросом обращаюсь:
«Простите, я не обольщаюсь,
Что получу прямой ответ,
И всё же… Кто вы? Ваше имя?
Иль даже несколько. Какими
Вас называть? Иль вы лишь бред?
Тогда вопрос – в порядке бреда».
Он, помолчав, вдруг молвит: «В среду
С луны до первых петухов…
И год сегодня високосный…
И ум у вас не слишком косный…
Предпочитаю быть таков,
Каким диктует обстановка.
К тому ж без имени неловко
Вести беседу тет-а-тет…
Ну, что ж, без лишних церемоний
Зовите Гамлет Брут Антоний
Лукреций Фауст Эпиктет
Et cetera. Скрывать не буду,
Сюда я прибыл отовсюду,
Иначе скажем – из нигде.
Определить точнее место
Мне будет трудно… Вам известно
Теперь об этой ерунде».
«Ну, хорошо. Скажите, Фауст,
А что с мгновеньем этим сталось?
Ведь, если здраво рассудить…»
«Не будем Времени будить!» -
Меня он прерывает резко.
Его молчанье очень веско,
И прекословить ни к чему.
Я понимаю: это тайна.
Боится выболтать случайно
То, что упрятано во тьму.
Хотя мой интерес невольный
Его задел случайно больно,
Он снова вежлив и учтив…
Луна под потолком сияет.
Мой дом черты свои теряет:
Вот ближний угол – кос и крив.
Стена… А впрочем, это нечто
Назвать стеной вполне беспечно,
Поскольку зыблется, течёт
И, как стекло, полупрозрачно.
Я не решаюсь однозначно
Сказать, что это, наперёд.
Держа с варением розетку
И ложку чайную, соседка
В стекле колеблется. Она
Рот открывает и беззвучно,
Как рыба, надувает тучный
Пузырь. И сквозь него видна.
Но вот подводное теченье
Её уносит, к огорченью,
Куда-то дальше, в глубину.
На горизонте чёрный парус.
Всё ближе, ближе… Я стараюсь
Не удивляться ничему.
5
Меня мой Гость зовёт на судно.
На борт подняться очень трудно,
Но я всплываю по лучу.
Он Мефистофель или Фауст? –
Я всё никак не догадаюсь,
С кем путешествовать хочу.
Корабль парус поднимает
И в зеркало стены вплывает,
Слегка колеблясь и лучась.
Я окликаю: «Америго,
Скажите! Я читала книгу,
И с нею точно вижу связь:
Не это ль вечного скитальца
В морях, «Летучего Голландца»
Судьба свершила поворот?».
Он говорит мне: «Гениально,
Не правда ли? Здесь идеально
Всё: паруса, и трюм, и борт.
Ну, что ж, вы, думаю, готовы?».
Не отвечаю я ни слова,
Поскольку, как ни рассуди,
Вдруг из домашнего уюта
Попасть сюда через минуту!..
Да, что там ждёт нас впереди?!
6
Корабль скользит по зазеркалью.
И я, укачанная далью,
Смотрю на звёздные миры.
Они сияют снизу, сбоку
И сверху – что хватает ока,
Как ярко-синие шары.
В потоках радужного света
Летят хвостатые кометы.
Вокруг фонтаны крупных искр.
И непрерывное движенье
Клочков несметных отражений.
Пусть наш корабль очень быстр,
И мы проносимся в пространстве,
Но слышим в вечном ветре странствий
Времён шумы и голоса.
Весь путь нам звёзды освещают.
И лишь одно меня смущает:
Черны, как полночь, паруса.
Они огромны и зловещи.
Корабль мчит, как призрак вещий.
И тот, кто Гостем был моим,
Глядит вперёд нездешним оком.
Вдруг ясно в далеке далёком
Я разглядела лёгкий дым.
Он всё плотней, темнее, гуще,
Как будто грозовые тучи.
Я вижу в пасмурном дыму
Суровых башен очертанья.
И городских кварталов зданья
Огнями освещают тьму.
И вдруг… Ни корабля, ни Гостя.
Стою одна я на помосте
Причала. Ночь. И ни души.
А дальше – улица кривая,
Конечно, не к воротам рая
Ведёт. Вот страх…Хоть не дыши.
Иду. Шаги о стены бьются
И гулким эхом отдаются
Во всех щелях, во всех углах.
И пахнет сильно тиной, рыбой.
А сверху небо чёрной глыбой.
И соли привкус на губах.
Стук двери. Голос приглушённый,
Чуть хриплый, вялый, как сушёный.
Другой – визгливый и дурной.
И снова дверь. И стало тихо.
Помилуй, Бог, меня от лиха!..
Шаги внезапно за спиной.
Прошёл неровною походкой
Старик, воняющий селёдкой
И перегаром за троих.
Свернул в ближайший переулок.
Он очень узок, очень гулок.
Но вскоре звук шагов затих.
Большая вывеска. Наверно,
Под ней портовая таверна.
И возле – газовый фонарь.
Я подошла к тяжёлой двери.
В конце концов, и здесь не звери…
В лицо – тугой волной угар.
Здесь сыро, сумрачно и шумно.
И всё ж я поступила умно.
Теперь бы место отыскать.
Подальше, где-нибудь в сторонке
Усесться на пивном бочонке
И, может, кое-что понять…
Вдруг за столом – с лицом опухшим,
Со взглядом, навсегда потухшим,
Припав к большому пузырю –
Пустой бутыли окаянной –
Соседка… «Здрасьте, Марь Иванна». –
Довольно глупо говорю.
Тяжёлый взгляд куда-то мимо…
В клубах зловонных гари, дыма…
Зачем?! Откуда?! Почему?!
Платок, накинутый на плечи.
Вид страшный, получеловечий.
Не пожелаешь никому.
Я подхожу. «Ну, чё те надо?..». –
Охрипший голос, как из ада.
Стараюсь с ней заговорить.
Но, ничего не понимая,
Мычит сначала, как немая,
А после: «Денег… повторить…».
О, Боже! Господи, помилуй!
Как быть? Не мериться же силой!
Всё ж поднимаю кое-как...
Но вижу чуть не возле носа
Тупую рожу с папиросой
В зубах. И медленный кулак.
Я отшатнулась, оступилась…
И вдруг куда-то провалилась –
Как в преисподнюю. На миг
Исчезло всё во тьме. Но вскоре –
Стою я в узком коридоре
И слышу отдалённый крик.
7
Вновь коридор. Моё проклятье.
Мой крестный путь. Моё распятье.
Мой мрак. Нора небытия.
Бродить, ища свою свободу –
Чуть не с рожденья, год за годом –
До сей поры судьба моя.
Мой коридор, моё спасенье.
Здесь неготовность к воскресенью
Находит, где передохнуть,
В норе зализывая раны.
Отсюда в предрассветной рани
Гляжу на предстоящий путь.
Я тут меж ДА и НЕТ блуждаю.
То появлюсь, то пропадаю
В своей неистребимой тьме.
Но в бочке тьмы есть ложка света.
Свет знает ясные ответы
На то, что недоступно мне.
Я помню: знание условно.
И однобоко. И неполно.
Но знанье знаньем урезонь –
И в смутных поисках ответа
Находишь истины приметы,
Её хрустальный, чистый звон.
Ведь сущность Истины подвижна.
Она жива, когда не книжна,
Когда в ней Тайна Бытия.
И сопричастность этой Тайне
С заметным чуть опознаваньем –
Опора прочная моя.
8
А коридор, наверно, длинный…
Всё пусто, взгляд куда ни кину.
На стенах плесень и вода.
С какой сюда попала целью?
Дорога в этом подземелье
Ведёт, похоже, в никуда.
Откуда смутный крик исходит,
Понять нельзя. Здесь эхо бродит,
Как будто путает следы.
Повсюду шорохи, шуршанье,
Подземных духов бормотанье,
И капли громкие воды.
Лишь там, где я стою, немного
Неясный свет даёт подмогу,
Чуть обозначив щели плит
И снизу каменные стены.
Густой и резкий запах тлена.
Сквозняк. Меня уже знобит.
Тут нет ни знака, ни пометы.
В глухих концах ни капли света.
Куда идти? Вперёд? Назад?
Но сколько можно здесь топтаться?!
Нет смысла ждать, пора решаться.
Пойду, пожалуй, наугад.
Иду не коротко, не длинно.
Сырая темень дышит в спину.
Но впереди чуть видный свет
То вдруг появится, то канет.
Не знаю: вправду иль обманет.
Но ничего иного нет.
Внезапно прямо – луч отвесный.
Вот: кверху лесенкою тесной
Ступени скользкие ведут!
Не оскользнуться! Не споткнуться!
Ещё чуть-чуть… Теперь нагнуться…
Меня, похоже, тут не ждут.
Старик ведёт осла с повозкой.
Простое зданье с крышей плоской.
В пыли играет детвора.
Собаки лают. Овцы блеют.
Растенья зеленью темнеют.
Невыносимая жара.
Приметы явные Востока.
Вдали, куда достанет око,
Долины, горы, облака.
На людях странные одежды.
Такой наряд носили прежде,
Тогда, в библейские века.
Среди холмов бежит дорога,
И если вдаль пройти немного,
То слева виден городок.
Ну, что ж, пойду туда, пожалуй.
Хоть солнце выпустило жала,
Но тянет свежий ветерок.
Да тут не городок – предместье.
Кривые улочки так тесны.
Но дальше и дворцы видны,
Сады и каменные храмы.
И всюду чувствуются шрамы
Невероятной старины!
9
Нет, это просто невозможно!
Оглядываюсь осторожно,
Чтоб вновь на женщину взглянуть,
Стоящую в прозрачной тени
Ползучих вычурных растений...
Так вот куда лежал мой путь!
Мария… Это же Мария!
Она одета, как святые
На всех иконах и в церквах
На росписях по стенам древним...
Скорей туда, назад, к деревьям,
Чтоб скрыть смятение и страх!
Тут тень моя зашевелилась
И поднялась. Я удивилась,
Но только в самый первый миг.
В своём плаще могильной масти
Передо мной тот, в чьей я власти
Во время странствия, возник.
«Скажите, там стоит Мария?
Все эти люди, как живые...
Две тыщи лет уже прошло.
Здесь в самом деле Иудея?
Какая странная идея.
Она похлеще НЛО.
Чтоб совершить ТАКОЕ чудо!..
Надеюсь я, вы не Иуда? –
По обстоятельствам смотря.
Другое выберите имя.
Вы так легко вертите ими,
Что я страшусь, возможно, зря.
Илья, Фома – сегодня модно –
Пётр, Иоанн… Да кто угодно!
Так кем прикажете назвать?
И кто теперь моя Мария?»
«Она Мария!». «Есть другие!
Я вас готова разорвать!».
Да он меня почти не слышит.
Чуть ветер капюшон колышет.
И тьма под ним так холодна.
«Иди за ней. Твой путь опасен.
Он мне и самому неясен.
Но чашу надо пить до дна».
10
Итак, я в древней Иудее.
И всё осмыслить не умею
Сей факт своим тупым умом.
Ну, неужели нет управы
Для этой сумасшедшей яви,
Вдруг разминувшейся со сном?!
Куда как проще на «Голландце»
Лететь стрелой в протуберанце
Или сквозь стену проплывать,
Чем оказаться в створках двери –
Что новой веры! – новой эры!
И камень камнем называть.
Кто мы с Марией? Самозванки?
Иновремёнки, иностранки...
Иль самозванка только я?
А на неё любое время
Своё накладывает бремя
Всей страшной мощью бытия.
И то поднимет, то раздавит,
То от лихой судьбы избавит,
Но каждый раз, всегда – всерьёз.
И ни на миг от бренной яви
Её Всевышний не избавит.
Быть иль не быть? – не к ней вопрос.
Но есть у каждого дорога.
Судьба следит за нами строго.
Направит сбившихся с пути.
И мы живём, играя роли.
Но Божья Воля – наша воля.
Себя нам мимо не пройти.
11
Под старым деревом у храма,
Похоже, назревает драма:
Звук очень громких голосов.
Один из них сильнее прочих.
Он доказать чего-то хочет:
Уверен, внятен и суров.
Я подхожу поближе. Некто,
Глава какой-то новой секты,
Собрал вокруг себя народ.
И с видом сумрачным и важным
Громит противников отважно
И милости от них не ждёт.
Сидит в густой тени вития.
У ног его моя Мария
И женщин несколько других,
По виду, очень бедных странниц.
И с ними нищий оборванец.
И рой детей полунагих.
И чуть поодаль два калеки,
Слепец, полуприкрывший веки.
И группа явных горожан –
В глазах оттенок недоверья.
А возле храма, ближе к двери,
Богатых кучка прихожан.
И тоже навострили уши,
Но ясно, что не могут слушать
Спокойно слов еретика.
Глядят неистово и злобно.
И, кажется, рычат утробно.
Но не вступают в спор пока.
Да, видно, это всё надолго.
Стоять тут никакого толка.
К тому же слышала не раз
Такие проповеди дома.
Одно здесь только по-другому:
Всё по-простому, без прикрас.
Поменьше лжи, побольше веры.
Себя возносит выше меры,
Но сам и верит больше всех.
И речь его такого рода,
Что очень нравится народу.
Но вряд ли ждёт его успех.
Внезапно слух мой привлекает
Далёкий шум. Собаки лают.
И крики громкие толпы.
И с приближеньем шума, гула,
От храма всех, как ветром, сдуло.
И даже, кто хромы, слепы,
Толпе навстречу поспешили.
Вот показались тучи пыли.
Вот конский храп и конский топ.
И вопли, вопли сотен глоток.
И визг каких-то идиоток.
И топот вдвое больших стоп.
Ожгла догадка: неужели...
Я удержалась еле-еле,
Чтобы от ужаса не взвыть.
И мне, как громом поражённой,
Предстал на казнь осуждённый.
Не может быть... не может быть...
Его я вижу лишь мгновенье.
Толпа рванулась в нетерпенье.
Я не успела отскочить.
Меня неистовая сила
Сорвала с места, подхватила
И стала дальше волочить.
Пытаясь выбраться из давки,
Страшусь я камня иль канавки,
Чтоб, оступившись не упасть.
Но вот, каким-то чудом, что ли,
Я всё же выбралась на волю.
И села, обессилев, в грязь.
Мой пот смешался со слезами.
Смотрю безумными глазами
На проходящую толпу.
Но вижу я совсем иное.
ОН был здесь прямо предо мною:
Крест на плечах, венец на лбу.
12
Я поднялась. Душа пустая.
Здесь оказалась неспроста я,
И это надо пережить.
Уже спустился синий вечер.
Сквозь двери храма видно свечи.
Да сколько же мне тут кружить?
Вдали проснулся гром тягучий.
Над местом казни сбились тучи.
В них молний ветви и хвосты.
И после каждого удара
В лучах небесного пожара
Там, на горе, видны кресты.
Мария где-то запропала.
Её в толпе я потеряла
И вновь, наверно, не найду.
Но слава Богу, что ДРУГИЕ
Свой след оставили Марии
В веках по Высшему Суду.
Мне было б знать невыносимо,
Что это царственное имя
Мою Марию ввергло в ад,
Что ей судьба – одной из ЭТИХ
Жить с вечным ужасом на свете,
Избранницей из Божьих чад...
Вдруг хлынул ливень. Ад кромешный!
Куда же спрятаться мне, грешной?
Неподалёку есть сарай.
Я по пути его видала.
До нитки вымокнув, вбежала.
Здесь на безрыбье просто рай.
И отыскав сухое место,
К большим тюкам прижалась тесно,
Согрелась кое-как в углу.
За день намучившись немало,
Я беспокойно задремала,
Клубком свернувшись на полу.
13
Мне снилось: я иду по саду.
Свисают гроздья винограда.
Цветут прекрасные цветы.
Поют неведомые птицы.
И ветерок в ветвях резвится.
И слышен голос с высоты,
Поющий нежно и приятно.
Повсюду солнечные пятна.
Тепло, покой и тишина.
Внезапно всё исчезло. Голо.
Среди таинственного дола
Стою я в сумраке одна.
Насыщен мрак багровым светом,
Как на закате. И при этом
Вокруг лишь камни да песок.
Со всех сторон темнеют горы.
А прямо в небе, без опоры
Крест – чёрен, страшен и высок.
Он опустился постепенно.
Я знаю: надо непременно
Мне ближе подойти к нему.
Я приближаюсь. Вдруг по брёвнам
Скользнуло пламя светом ровным.
И вся земля вокруг в дыму.
Крест начал медленно крениться.
Я понимаю: мне не скрыться,
И всё же я бегу, бегу...
И слышу за спиною скрежет.
И вижу: тень пространство режет.
Нет, всё, я больше не могу.
Остановилась, повернулась
Лицом и вижу: пламя вздулось
Огромным алым языком,
Шипя, свистя и дико воя.
И крест навис над головою,
Смертельной тяжестью влеком.
Но это лишь одно мгновенье.
И сразу ветра дуновенье
Слизало и огонь, и дым.
И крест распался на пылинки,
Как на замедленной картинке,
И пеплом ссыпался седым.
14
И я проснулась. Темь и сырость.
Опять куда-то провалилась
Вдали от мира и людей?!
Свет начал в щели пробираться.
Нет, не желает повторяться
Мой полуночный Асмодей.
Наверно, время быть в дороге.
Вот только огляжусь немного.
Сарай всё тот же, та же дверь.
Надеюсь, что не будет хуже?
Тихонько выглянуть наружу...
Вопрос: что ждёт меня теперь?
Да, не напрасно сомневалась.
За дверью нечто оказалось
Совсем иное, чем вчера.
Сырые стены сквозь потёмки.
Их явно строили потомки
Тех, с кем расстаться мне пора.
На узкой улице светает.
Дома в тумане сером тают.
Похоже, европейский стиль.
Покрыта мостовая камнем
И дышит прошлыми веками,
Но всё ж не слишком ветха быль.
Чу, скрип колёс, стучат копыта.
Ещё повозка мглою скрыта,
Но всё яснее силуэт.
И вот проехала карета
В клубах проснувшегося света.
Да, пару-тройку сотен лет
Всё ж с наших дней придётся скинуть.
Ну, что ж, дай Бог мне тут не сгинуть –
Страшнее яви бреда нет.
Луч солнца заструился косо.
А у меня одни вопросы.
Пора идти искать ответ.
15
Повсюду появились люди.
Сейчас, по их одежде судя,
Семнадцатый в разгаре век.
Уж не в Париже ли я, братцы?!
А впрочем, что ж, всё может статься
В углах вселенских игротек.
И если я права, то сцена
С рекой и набережной – Сена
И – да, я голову отдам,
Что я в Париже. Вот: суровый,
Сто тысяч лет стоять готовый
Собор. Конечно, Нотр Дам!
«Мари! – вдруг слышу сзади голос, -
Я не хочу, чтоб даже волос
Упал бы с вашей головы».
И вновь: «Послушайте, маркиза!..».
Маркиза? Экие сюрпризы.
Мария? Да, она. Увы!
Неподалёку у кареты,
В парчу и кружева одеты,
Мари и стройный кавалер.
И пусть не то привычно глазу,
Марию я узнала сразу,
Хотя прямых примет мизер.
Мужчина, голос резко снизив,
О чём-то на ухо маркизе
Шепнул. Всего лишь пару слов.
Помог ей сесть, захлопнул дверцу.
И, прижимая руку к сердцу,
Отдал поклон и был таков.
Карета тронулась. И вскоре
Исчезла в узком коридоре
Старинных улиц – навсегда?
А я стою здесь и не знаю,
Моя-то миссия какая?
Что привело меня сюда?
Она всё дальше уезжает.
Мой слух карету провожает.
В душе и пусто, и темно.
Меня одно лишь чуть смущает:
Всё это что-то предвещает,
А мне почти что всё равно.
Смотря по тону разговора,
Марию ждёт – беда? Иль горе?
Она в опасности? Вопрос:
Скажите, как представить это? –
Бегу вприпрыжку за каретой?
Я ДЛЯ МАРИИ НЕ ХРИСТОС!
Я для неё не Добрый Пастырь,
На все ушибы йод и пластырь.
Кто я – судьбе её мешать?!
Чтоб отвечать за все капризы?
Нельзя других не только жизни –
И смерти собственной лишать.
Своим кровавым искупленьем
Христос грядущим поколеньям
Внушил огромную вину.
А где вина, там гнев безмерный.
А гнев – союзник бунта верный.
Не потому ль идём ко дну?
Ведь значит, как ты ни старайся,
Один лишь путь: греши и кайся.
И вновь, раскаявшись, греши.
Но жизнь идёт. Куда тут деться?
И человечеству из детства
Пора уйти, как из глуши.
Но будет ТАК всегда, доколе
Всяк человек, лишённый воли,
Лежит в пелёнках жития,
Пока от всевозможных нянек
Ему грозит лишь кнут да пряник,
И рядом – мальчик для битья,
Который за него ответит.
И свой подставит горб под плети.
И грех его возьмёт себе.
А он, как маленький проказник,
Тайком устроит новый праздник,
Страшась взглянуть в лицо судьбе.
16
Иду по улицам Парижа.
Впервые этот город вижу –
Прекрасный, вечный, молодой.
И я впервые здесь свободна.
Живу не как другим угодно,
Не нянькой девочки седой.
Иду и радуюсь мгновенью!
Вдруг замечаю измененье,
А в чём, не сразу и пойму.
Но вот доходит постепенно,
В чём состояла перемена,
Непостижимая уму:
Одеты люди в новом стиле!
Вокруг летят автомобили.
Двадцатый? Двадцать первый век?
Хотя наш век и окаянен,
Себе Христос, себе хозяин
Пусть будет каждый человек.
Душа такою лёгкой стала!
И всё же я чуть-чуть устала.
Пора немного отдохнуть.
В зелёном сквере на скамейке
За воробьиною семейкой
Слежу. Мне скоро снова в путь.
17
Я сплю? Всё тот же дол суровый.
Вокруг клубится свет багровый.
И ветер пепел шевелит.
И пахнет гарью, горьким дымом,
Отчаяньем непобедимым,
Чей запах в воздухе разлит.
Но вот из пепла взмыла птица –
Большая, белая. Искрится
На крыльях каждое перо.
Всё тёплым светом озарилось.
Как будто снова возродилось
Для жизни в пепле зла добро.
18
Очнулась. Гость сидит напротив.
Судьба на новом повороте.
Уже не зыблется стена.
Я говорю: «Привет, Вергилий!
Всё это сделали не вы ли? –
Сноровка мастера видна.
Я вас благодарю от сердца!
Вы помогли мне оглядеться
И в жизни многое понять.
Я билась долго и без толка.
Без вас бы мне сего урока...
А впрочем, что ж. Как знать, как знать.
Не зря я жгла сегодня свечи.
Такая тяжесть гнула плечи!
Но я усвоила урок.
Пройти сквозь время, как сквозь стену,
Мне надо было непременно.
Теперь исполнен странствий срок.
Мне было всяко, но не скучно.
Я знаю: всё благополучно,
Когда добро – оно же зло –
Творится по душе и сердцу,
А зло – добро! – добавит перцу.
Да посветлее бы чело».
Мой скептицизм ему понятен –
Он может быть вполне занятен,
Когда предвзятость на нуле.
И мы, довольные друг другом,
Беседу замыкаем кругом.
…И чай холодный на столе.
Мой Гость с достоинством отменным
Уходит прямо через стену
В свои нездешние миры.
И после этого ухода,
Как и диктует нам природа,
В стене ни щели, ни дыры.
Вдруг голос издали: «Елена!
Гляжу: ты спишь. Оно и верно:
Двенадцать. Время-то – в карьер.
А я тут вымыла посуду.
Давай, ложись, мешать не буду.
Пойдём, запрёшь за мною дверь».
8–14 октября 2004 года. Из книги "Здесь и нигде" (2005)