Предыстория
Как звали, так он и пришел,
Одел причудливые формы,
Дав право и свободу всем,
Провел нехитрые реформы.
И править начал, как хотел,
Как, до сих пор не принимали,
Он много совершить успел,
Пока слепые осознали.
Но вот природа, человек,
Он принимает все морали,
Пока его не кончен век,
Стремится в призрачные дали.
Но дали стали холодны,
Ад переполнен, дверь закрыта,
Мир наводнили мертвецы,
Другая жизнь уже забыта.
Укрылись люди кто как смог,
Призвав его покрыть и править,
Под куполами новый Бог,
Они его стремятся славить.
Живых от мертвых отделил,
Дав выбор разных состояний,
И люди на алтарь ему,
Несут плоды своих желаний.
Кто своенравен, к мертвецам,
На растерзание и пищу,
Лояльных, привязал как скот,
К краюхе хлеба и жилищу.
Быть человеком без души,
И обеспеченным достатком,
Или голодным и хромым,
Вскормленный сором и остатком.
Вот выбор, что не говори,
Достойный племени лихого,
Что словно заповедь читал,
Что раньше всех, случилось слово.
И слово было!.. Впрочем нет,
Словами мы уже кидались,
Оплачен счет, погашен свет,
И все кто дышит с ним остались.
Он призван охранять покой,
Иные так тянулись к славе,
Что перед ним как будто строй,
Стоят в невидимой оправе.
Он ими вертит как свечами,
Чуть что и сразу гасит пламя,
Но этот выбор, только их,
Они его подняли знамя.
Человек
Я потерял своих детей,
Ростки цветущие увяли,
А как сверкали огоньки,
Ладошки нежные играли.
И только гложет пустота,
Потеря раной только больше,
И гноем ненависть растет,
Когда от боли время больше.
Я должен это изменить,
Пускай все обернется прахом,
Но за один короткий миг,
Я все отдам единым махом.
Пусть этот мир в себе сгорит,
Для Ада здесь огня лишь мало.
Только б не видеть этих лиц,
И не сжимать стальное жало.
А сердце черное его,
Отдать голодным на съедение,
И помолиться, что ему,
Дано мгновенное забвение.
И все, цены той жизни нет,
Она потеряна, разбита,
Душа как коврик или плед,
Ногами вытерта, забита.
А помню смех, тепло лучей,
Что радость освещали ярко.
А после стоны матерей,
И боль, от ненависти жарко.
И жаром выжжена душа,
Оно сейчас уже не ценность,
Другие прячутся дыша,
И тешат плоть, как драгоценность.
Они не верят в эту боль,
Для них страдания как радость.
Вассалов мне дано хранить,
Оберегать их срам и гадость.
Я годы положил на то,
Чтобы приблизится и слиться.
Дай Бог, мне память сохранить
И в блуде этом не забыться.
День
В один из дней он всех призвал,
Отчет держать как перед Богом,
Бросал для правящих куски
И упивался диалогом.
Они несли ему дары,
В покорстве рабском соревнуясь,
Его капризам и словам
Беспрекословно повинуясь.
И каждый свой желал черед,
Склонить покорные колени,
И отчитавшись, с темнотой,
Проворно слиться, силой тени.
«Довольно!» - молвил господин,
«Вы надоели муки хуже.
Живые, там, в подарок есть?!
Всех утопить в кровавой луже!»
Вальяжно руку приподнял,
Вассалов осмотрел лукаво,
И облизнувшись, пригласил,
Двух мышек с нежностью удава.
«Пойдемте, я желаю есть,
И всех охранников возьмите,
Я посмотрю на вашу честь,
Её мне в жертву принесите!»
Человек
Я шел, растерян, как же так,
Ему видать, не наиграться,
Как мне успеть и силы взять
До сердца черного добраться?
Что, он признал в моих глазах?
А может это лишь проверка?
Но так нельзя, пройти сквозь Ад,
И перед носом хлопнет дверка.
Собрал я лишние слова,
Шагами в такте ускоряясь,
К заветной цели словно барс,
Как хищник дикий приближаясь.
Князь
«Постойте,» - вдруг промолвил он,
И осмотревшись, обернулся,
«Один из вас пришел за мной.»
Но ни один не шевельнулся.
В коридоре
Все с недоверием стоят,
Друг друга, пожирая взглядом,
Вдруг, «С Богом!», - крикнул человек,
К нему рванул, пока был рядом.
Цепные псы наперерез,
Удар, другой, и лижут раны,
Вдруг, человек и господин,
Одни остались, без охраны.
«Зачем мне этот глупый фарс,» -
Он рассмеялся, скаля зубы,
«Ты мог быть рядом! У меня!
Но ты же трус, трясутся губы!»
Но человек не отставал,
В порыве к горлу он метнулся,
Нож, словно молния, мелькнул,
Он с жаждой мести замахнулся.
Но заглянул в его глаза,
В надежде страх его увидеть,
Душа кипела как очаг
Желая только ненавидеть.
В глазах
В глазах, холодный огонек,
Он тускло маяком мерцал,
И человека как корабль,
Куда-то увлекал и звал.
Он оказался в пустоте,
«Как страшно, вдруг я не успел!»
Он от бессилия как зверь,
Ища врага рассвирепел.
Но в пустоте и света нет,
Вернее тот, что увлекал,
К нему вернулся человек,
И отдышавшись, выжидал.
«Не торопись,» - услышал голос,
Свет начал тихо прибывать,
«Ты горю этим не поможешь,
Ты должен это осознать.»
«Да кто ты?» - человек смутился,
«Ты за меня не чуял боль,
Не рвал кровавые страницы,
Вкушая злость, как алкоголь!»
«Я – ангел, как это не странно,
Здесь все забыли про меня,
Я понимаю ваши муки,
В пучине Адского огня.»
«Зачем же ты сейчас со мною?
Где был, когда тебя искал?» -
Ища надежду в каждом слове,
Бессильно, человек страдал.
Ангел
На все вопросы нет ответов,
Послушай исповедь мою,
Душа твоя в огне истлела,
Но я ей истину даю.
Он тоже равный среди братьев,
В нем тоже есть любовь Отца,
Себя он утверждает знатью,
Но нет в нем сильного бойца.
Его томят волненья сердца,
В страстях его незрима часть,
Он умудрился все расстроить
И попытаться власть украсть.
За это, в муку осужденный,
Ему, отведать боль дано,
Он в вашем мире заключенный,
Вам с ним ужиться суждено.
Да это больно, это страшно,
Но в чем, его огромный грех?
Глядя на это мир с опаской,
Он только дал права для всех.
И люди, этим прикрываясь,
Ему вручили, что желал,
При этом кровью упиваясь,
Ему чинили арсенал.
Да, справедливость – это мука,
Она как, правда – не для всех,
Но многие его признали,
Лилея слабость для утех.
От них твои погибли дети,
Жена от них была больна,
Они творили для потехи,
И в чем же тут его вина?
Биенье сердца, страшной мукой,
Годами следует за ним,
Он ищет радости от смерти,
Чтоб стать как миф, неуязвим.
Не дай ему опять подняться,
Вкусить бессмертия на вкус,
Прощать других большая мука,
Но среди вас, он просто трус.
А те, кто власть его прославил,
Покорно следуют за ним,
Они свои грехи скрывают,
Гонимы страхом, лишь одним.
Он лишь над ними власть имеет,
Душа и плоть их прогнила,
Они с его сроднились верой,
Творя безумные дела.
Ты не один не ведал страха,
Он слаб, как клен перед тобой,
Ему вкусить судьбу оставив
Ты позовешь его на бой.
Человек
Но как же так, мой милый ангел,
За что же людям так страдать?
Или обманом ты желаешь,
Моё отчаяние прервать?!
Ангел
Тебе решать, но так случилось,
Ты загляни в его глаза,
Если клинок в руке ослабнет,
По ним прокатится слеза.
Он испугается, а своре,
Что так желала охранять,
С его желания и воли,
Тебя не задержать, не взять.
В глазах
И человек мгновенья вспомнил,
Как рвался, презирая страх,
Как собирал остатки воли,
А все вокруг катилось в прах.
«Не уж-то я такой везучий?»
Вдруг задался вопросом он,
И все прошедшее он понял
И разогнал как страшный сон.
В руке клинок его качнулся,
«Я знаю истину сказал!»
Ослабил хватку и увидел,
Из глаз мерцающий кристалл.
Как мелом волосы окрасив,
Он принял ангела рассказ,
Он понял, чем теперь опасен,
И мигом выскочил из глаз.
В коридоре
«Ты думаешь, что это больно?»
Он князя оттолкнул в страстях,
«Твоих, прислужников невольных,
Я испугаю в новостях!»
«Ты будешь жить и ими править!
А я, собрав свою беду,
Другого Бога буду славить,
С которым, Истину найду!»
Охрана в боли выгибалась,
Вассалы прятались во тьме,
Стыдливо числа потирали,
На князя именном клейме.
Клинок не утолим, отброшен.
«Постой!» - с надеждой молвил князь,
«Ты позабыл мученья судеб!»
Но человек оставил мразь.
Он вышел, тихо, без опаски,
Седой и мудростью гоним,
«Я не играю в эти сказки,
Пускай теперь совсем один!»
Он шел за купола за смертью,
Но та не трогала его,
Как будто все уже случилось,
И нет в округе никого.
Ангел
Пойдем, тебе еще открою,
Чтоб легче было дальше жить,
Однажды конь его споткнется,
Кинжал сумеет обронить.
Он примет, как и должен, чашу,
С грехами всех покорных слуг,
И тот кинжал, на радость вашу,
Порочный перережет круг.
И миллионы жал голодных,
Он сам их, впрочем, воспитал,
По праву, власть над ним попросят,
Как он того не ожидал.
Война пройдет и в этой схватке,
Он снова будет осужден,
И те, кто власть его желали,
Предав, уйдут из под знамен.
В коридоре
«Хозяин!» - мешкались вассалы,
«Ты ловко обманул его!
Блаженны власть твоя и силы!
Ты наш кумир, ты царь – всего!»
Но князь, в глазах огнем мерцая,
Рукой заманчиво манил,
От пят до мочек, подхалимов,
Их кости властью распылил.
Создания мерзкие расплылись,
Собою, заливая пол,
Хозяин смерти их приметил,
И мертвецов созвал за стол.
Князь
Молчите мерзкие уроды,
В чем радость, слушать вашу лесть,
Вам не ясны его мотивы,
Его, вы не вкушали месть.
Вы бесхребетные создания,
Всегда желали одного,
А он всегда стремился к сути.
Прислуга! Выбросить дерьмо!
Дочь случилась
От брата князя дочь случилась,
Глаза открыла в белый свет,
На облаках, ее милашку,
Укрыли от хлопот и бед.
Князь с меланхолией убийцы,
Смотрел на робость нежных жил,
И чтобы жизнь она вкусила,
Ей каплю силы подарил.
И вот она растет милее,
Налились соком бедра, грудь,
Нет в мире сладостней трафея,
В наряд невесты обернуть.
Только, милашка своенравна,
Незря росла на облаках,
В ней сила демона созрела,
Огнем в глазах, вселяя страх.
Немало рычарей эпохи,
Желая плод, стремились в бой,
Немало душ она сгубила,
Шутя взывая за собой.
Но плод игривый, только тешил,
И в руки нежность не давал,
Неторопясь она желала,
Избрать одно из всех начал.
Князь был к ней очень благосклонен,
Капризам частым потакал,
И выбор нежного создания,
Спокойно, просто выжидал.
И время шло, судьба тянулась,
Вот сила полная пришла,
Она пожаром обернулась
И многих пламенем сожгла.
Ей дали близкого по духу,
Но тот ларец не смог открыть,
Она с ним как-то примирилась,
Но не желала полюбить.
"Ты брат мне!" - милая сказала,
"Не смей порог переступить,
У нас в семье не раз бывало,
Родного брата погубить!"
И тот терпел, позор свой спрятав,
Прилюдно прижимал огонь,
Досаду дома выдыхая,
Шел в стойло, как покорный конь.
Все больше крепла власть милашки,
Ей в помощь дали упырей,
Крылатые всегда кружились
Летали стаями за ней.
Она их властью окрыляла,
Хотя могла и оторвать,
Те крылья, что сама давала,
Если захочет поиграть.
Они любили и боялись,
То безобидное зверьё,
Она людьми их накормила,
Дала на облаке жильё.
Милашка
Что на сегодня вам на ужин?
Крылатые мои друзья.
Моим бы вас насытить мужем,
Как жаль, его скормить нельзя.
Пошли шальные, полетайте,
Мне принесите что-нибудь,
Чтоб тоже вдоволь наиграться
И телом страстным отдохнуть.
Да не смотрите так мерзавцы,
Вам это точно не видать,
Я ваши крылья перережу,
Лишь вдруг сумею угадать.
Вперед, неситесь над землею,
Несите ненависть и страх,
Гуляйте буйною толпою,
Огнем пройдитесь на глазах.
Охота
Шумя крылатые порхнули
И скрылись где-то вдалеке,
Она в доспехи обернулась,
И в путь собралась налегке.
К чему оружие и злоба,
Та сила, что дана была,
Могла лишь мыслью, силой взгляда,
Творить желанные дела.
Та власть, над миром и над телом,
Над скопом выживших людей,
Над камнем и над мертвой плотью,
Всегда была с собой при ней.
Она бесшумно опускалась,
Искала жертву для утех,
От взгляда в жертве кровь вскипала,
Даря ей миловидный смех.
Она, то вверх её подбросит,
То камнем хмуро бросит вниз,
Огнем ошпарит, кости сломит,
Играя, нежа свой каприз.
Немного крика, боли, страсти,
Страх в ошарашенных глазах,
А надоест, она отпустит,
Чтоб страх несли в своих словах.
Рассказы об ужасном нраве,
Текли рекою по земле,
Вселяя онеменье в жилы,
И князя, бодрой похвале.
Она спустилась словно ветер,
Тихонько местность осмотрев,
В засаде утаив дыхание,
Кого-то на пути узрев.
Вот он идет и не боится,
И смерть не трогает его,
Она немного удивилась,
Смотря на смелость одного.
И проучить его решила,
Кидая камни на пути,
Но путник обходил их смело,
И продолжал вперед идти.
«Седой,» - смеясь она смотрела,
«Ты видно стар и ветха нить,
Идешь слепой в прогнившем теле,
И тяготит забота жить.»
Безмолвно путник оглянулся,
Её пронзил холодный взгляд,
Он, ухмыльнувшись, улыбнулся,
Достал из сумки виноград.
Вкусил немного спелых ягод,
И подмигнув, продолжил путь,
Она, опешив, встрепенулась,
И подлетев, спешила пнуть.
Но путник ловко уклонился,
Сказал ей властно: «Не шали!
Не ты одна со мной схлестнулась,
Но ангелы меня вели.»
«Какие ангелы! Ты бредишь!»
Милашка подымалась вверх,
И сверху коршуном смотрела,
Расправив руки словно стерх.
Но путник выпрыгнул с дороги,
И в чащу бросился бежать,
«Нет, не старик! Раз носят ноги!
Его мне надо отыскать!»
Милашка в воздухе метнулась,
Крылатых мысленно призвав,
Они неистово кружились,
В чащобе беглеца искав.
Нашли, его схватили руки,
Но крови не смогли вкусить,
Клыки как в камень упирались,
Когда пытались укусить.
И принесли его милашке,
Связав и бросив груз у ног,
Отчаянно сражался путник,
Но свору одолеть не мог.
Она смотрела с интересом,
Какой-то странный человек,
К себе призвать его решила,
Запомнив взгляд и строгость век.
«Несите буйного в темницу,
Там я узнаю, что к чему,»
Она решила наклонится,
Ладонью гладя по нему.
«Ты интересный и забавный,»
Она сказала страсть тая,
«Ты не похож на эту свору,
Из плоти жалких, дурачья!»
В темнице, день первый
Здесь сухо, быт неприхотливый,
Кровать, вода и яркий свет,
От пут освободился путник,
Но вот, пути обратно нет.
«Дай Бог, терпения и силы,»
Молитву шёпотом прочёл,
Днем отсыпается милашка,
И день в спокойствии прошел.
Немного затянулись раны,
Немного ссадины сошли,
Он ждал развязку этой драмы
И медленно минуты шли.
Но вот, скрипя, открылись двери,
Милашка властная вошла,
Но вместо мук и адской боли,
Еды немного принесла.
«И что ты скажешь с этим делать?»
Насторожился путник вдруг,
«Решила ты поиздеваться,
Перед томленьем адских мук?»
«Возможно, так оно и будет,»
Она сказала не таясь,
И дверь прикрыв, к нему присела,
Вся в ожидании томясь.
«Как странно,» - вдруг она сказала,
«В твоих глазах я вижу свет,
Я чую кровь и крепость тела,
Мне интересен твой ответ.»
«О чем?» - спросил усталый путник.
«Как нравятся тебе они?»
Милашка груди оголила,
«Прошу, пожалуйста, взгляни.»
Усталый путник отвернулся
И головою покачал,
«Зачем меня терзать так больно?
На сердце, вознося кинжал.»
«Нет!» - до плеча его коснулась,
«Мне трудно это объяснить,
В твои глаза я окунулась,
И не желаю их забыть.»
«Они со мной во сне и в сердце,»
И за руку его взяла,
С надеждой к сердцу прикоснулась,
К соскам ладони подвела.
«Не бойся к плоти прикоснуться,
Попробуй вкус её вкусить,
В моих мечтах все развернулось,
Что я не знаю, как тут быть.»
«А как быть мне? Ты мне противна,»
Ответил голос беглеца,
Глаза её налились кровью,
Она толкнула подлеца.
«Да как, ты, можешь так жестоко!»
От мыслей закипела кровь,
«Кто ты такой, меня отвергнуть?»
Задергалась от боли бровь.
Она его душила тело,
Бросала на бетонный пол,
Под потолок приподымала,
Кидала, как мешок, на стол.
В её глазах слеза мелькнула,
С досадой дверь и лязг замка,
Дыханье сразу отпустило,
Оставив с болью чудака.
День следующий
Он думал: «Что же дальше делать?
Бежать нет сил, да и куда?»
Надежда медленно кончалась,
Как крохи пищи и вода.
Здесь солнца нет, часы, минуты,
Как годы растянулись вдруг,
И в голове одна забота:
«Когда порвется этот круг?»
Внезапно, всплеск огня, ступени,
Он сразу все не осознал,
Из пустоты спустилось нечто
И он в нем ангела признал.
«Оставь мой друг, свои печали,»
Сказал и рядом тихо сел,
«Твои минуты отзвучали,
Всему отмечен свой предел.»
«Исполни, что дано по праву,
Живи и жизни право дай,
Отсюда выхода не будет,
Милашки нежности вкушай.»
«Да разве это справедливо?»
Опешил путник от речей,
«Отсюда выход мой могила,
Ей жизни сладостный ручей?»
«Твой выход, может и печален,
Но не она ему виной,
Она надежду искушает,
И в мыслях нежится с тобой.»
«Твоим часам предел начертан,
Но боли не познаешь ты,
Будь нежным с ней умом и телом,
Взрасти в ней нежности цветы.»
«Зачем такое, надо Богу?»
С досадой узник рассуждал.
«Прими как есть Его заботу,
Она обещанный кинжал!»
Ответил ангел и растаял,
Все остальное как во сне,
Вдруг темнота его схватила,
И жестко понесла во вне.
«Да, эта точно больно жалит!»
Успел подумать только он,
И все что раньше приключилось,
В тревожный обернулось сон.
День далее
От боли губы пересохли,
Но вот на счастье чудака,
С заботой, влагой их смочила,
Теплом согретая рука.
Глаза открыл он и опешил,
Милашка, кроткая как лань,
С надеждой раны заживляла,
Прося: «Любимый, перестань!»
Он промолчал, заботу принял,
И силу в теле ощутив,
Её тихонько отодвинул,
Поднялся, веки опустив.
«Спасибо,» - сухо он ответил,
«Не знаю, как тебя принять?
Но мне приятно, что решила,
Ты боль мою переживать.»
Она придвинулась немножко,
«Прости в душе моей пожар,
Тебя ошпарила немножко,
Кровав, с досады, мой удар.»
«Бывает,» - путник отдышался,
«Я к смерти много спорил раз,
Но лишь сейчас мне рассказали,
Что тут мой огонек угас.»
«О чем ты? Я тебя не трону,
Моя тут власть, вокруг, пойми,
Я раньше не жила заботой,
Была укрыта за дверьми!»
«Но что-то странное случилось,
Другого, превратила б в прах,
В тебе за что-то зацепилась,
Ища тепло в твоих словах.»
Он промолчал, её коснувшись,
К плечу строптивую прижал,
Она повинно наклонилась,
И луч надежды запылал..
На земле
Шумят железные стрекозы,
И в бой идет на брата брат,
Из стали землю рвут заносы,
Огни безудержно кричат.
Князь, дал указ живым бороться,
А мертвым теплых доедать,
Хотя, по сути, эти своры,
Друг другу как нельзя подстать.
Наверно, это даже лучше,
Что жгут они друг другу кровь,
Земля огнями запылала,
И лава растекалась вновь.
Лишь в облаках, покой и радость,
Князь, самых верных, вверх поднял,
Теперь над миром он кружился
И силой слабых управлял.
Кому, ему теперь перечить,
Все заняты его игрой,
Он как игрушечное войско,
Их расставлял перед собой.
И правил хватко и умело,
Лихую, разделяя страсть,
Смотрел, как гноем точит тело,
Как сильным суждено пропасть.
Его империи великой,
Они несли на перебой,
Кто руку матери убитой,
Кто брата в стойле на убой.
Земля иссохла, истощилась,
И каждый, кто желает есть,
Его указы выполняет,
Посеяв ненависть и месть.
И так идут куда-то годы,
Нет памяти у них другой,
Нет права выбора, свободы,
Есть право быть его – слугой.
В темнице
Милашка с путником сдружилась,
Сказала: «Нет, не отпущу!
Мне дороги с тобой заботы,
Я в них, как прежде, не грущу.»
«Мне так признаться, это сладко,
И дорог рядом каждый миг,
Я этого давно искала
Листая заголовки книг.»
«Но там, оно совсем другое,
А здесь моя пылает страсть,
Я с ней сознанием сроднилась,
Что за нелепая напасть?»
Она играла и смущалась,
Пока окрепшую рукой,
Он не прижал её к постели,
И сжег внутри её покой.
Бутон горячий от желанья,
Раскрылся, тела жар нашел,
Он подразнил её томленья,
Но сам не вытерпев вошел.
Сплелись в томящем танце жизни,
Два непокорных существа,
Гася пожар в пылавшем теле,
Поддавшись пляске естества.
Друг друга нежностью окутав,
Пока судьба благоволит,
Пожар безумный разжигали,
Пока он страстью не залит.
На грудь, сгорев она опала,
Легла обугленным листом,
С ним в унисон она дышала,
От страсти терлась животом.
А путник ангела увидел,
И одобрение нашел,
Но тут ему сказал тихонько:
«Пойми, отсчет уже пошел.»
И в мыслях путник заблудился,
«Зачем печаль твоя сейчас?»
Милашка взор его поймала,
«Огонь залит, но не погас.»
Она игриво улыбалась,
И не желал унывать,
«Скажи мне, что тебя тревожит?»
Она пыталась распознать.
И путник тихо ей поведал,
Холодный ангела рассказ,
Как будто душу исповедал,
Неся отрывки странных фраз.
Она немного загрустила,
«А сколько тебе милый лет?
А почему такое тело,
А почему ты так одет?»
«Наверно, где-то сотне к пятой,
Я перестал года считать,»
Она опять оторопела,
«Постой, как это понимать?»
«Сей властью, только князь помечен,
Один он жив через века,
Об этом знаю даже дети,
Как сила князя велика.»
«Пока он жив, он просто узник,
Он в теле слабом заключен,»
Ответил, гладя её, путник,
«О том я был оповещен.»
«Когда удар уже наметил,
И сталь холодную вознес,
Ко мне с небес, спустился ангел,
И эту истину донес.»
«Так жаль,» - она сказала, - «Путник,
Ты просто болен, это факт,
А так прекрасно бьется сердце,
Моё с твоим в желанный такт.»
«Но я тебя не осуждаю,
Здесь так легко с ума сойти,
Как много там, у смертных, боли,
Как это все перенести.»
Немного путник улыбнулся,
«Что ж, мне приятно, думай так,»
Рукой груди её коснулся,
«Пусть для тебя я и чудак.»
Она к теплу его прижалась,
Игралась, разжигая страсть,
Хотела вдоволь насладившись,
Опять на грудь ему упасть.
Так, потянулись эти ночи,
Охота для неё не всласть,
А всласть забросив все заботы,
К груди любимого припасть.
Дом
Кого ей прочили в родные,
Был одинок и нелюдим,
А тут совсем сорвало крышу,
Его невеста, но с другим.
Да кто б там был, а то лишь узник,
Кого она поймать смогла,
Других она рвала на части,
А страсть лишь в этом разожгла.
Он ненависть свою лелеял,
Томил надежду на удар,
Когда другому вырвет сердце,
И в ней зажжет любви пожар.
«Я эту ношу принимаю,
Милашка, вскрыта, князь-то с ней!
Чуть-чуть натешиться играя,
И станет ласковой моей!»
Но нежность только прибывала,
Прошли подряд уж шесть ночей,
Но та к нему не возвращалась,
И не дарила жарких дней.
Он был, отвергнут и растоптан,
И вот сознание сдалось,
«Убрать животное с дороги!»
Решил он, раз уж так сошлось.
Он выжидал, искал минуты,
Когда тот будет уязвим,
Урвать, короткое мгновенье,
Чтобы остаться с ним одним.
И поделиться щедро болью,
Как он себе то представлял,
Как путника на части режет
И рвет отчаянный кинжал.
И вот он выкроил возможность,
Когда милашка далеко,
Он понял, многое не важно,
Когда желанье велико!
В темнице
«Как странно это,» - думал путник,
«Впервые за десятки лет,
Мне так легко и беззаботно,
Я жив, накормлен и одет.»
Но дверь со скрипом отворилась,
А там совсем не другой стоит,
Он пышет яростью и болью,
С досадой грубо говорит.
«И что она в тебе вкусила!
Кто ты такой, живой слабак,
И в чем твоя такая сила,
Что ты раскрыл её! Мудак!»
«Что ж, видно ангел все отмерил,
Мой миг истек, а дальше мрак,
И чем же ты меня сильнее?
Затравишь стаей злых собак?!»
«Нет! Это даже слишком просто,
Я дам еще тебе пожить!
Среди мучения и боли,
Смерть, надо тоже заслужить!»
С грустинкой путник улыбнулся,
Присел, но тут же быстро встал,
Пришедший, плеткой замахнулся,
Но путник замертво упал.
«Постой, животное больное!»
Пришедший дико закричал,
«Ты мне нужно еще живое!»
С досады теплый труп пинал.
Но испугался, как услышал,
Стук непокорных каблучков,
Достал тесак и шею сдвинул,
В такт приближения шагов.
Удар, другой и с силой дернул,
Так отделилась голова,
Он для милашки, улыбаясь,
Искал хорошие слова.
И вот красотка на пороге,
Не может что-то разобрать,
Глядит на труп, скрестила ноги,
Но не желает признавать.
«Но вот, любимая, мы вместе!
Он нас не сможет разделить,
Тебе, любовь, моей невесте,
Хочу я радость подарить!»
Он подошел, держа подарок,
Любимой голову вручил,
Она глядит, а тот так жалок,
Огонь рождается из жил.
Удар, и чучело шатнулось,
Второй, хрипя упало вниз,
Оно так быстро оплатило,
Любви поруганной акциз.
Милашка к сердцу прижимала,
Сосками терлась по губам,
Но смерть его она признала,
Надежда рухнула к ногам.
Она на миг рассвирепела,
Но горю этим не помочь,
На части разорвала тело,
И выгорев, пустилась прочь.
В небе
Она неслась, не чуя ветер,
Бросалась вверх и камнем вниз,
Но над землей, явился ангел:
«Постой, исполнить свой каприз!»
«Так много в теле этом боли!»
Она отчаянна была,
«Зачем мне тяжесть этой доли?
Любимый!» - ласково звала.
Взяв руку, ангел ей ответил,
«Другая жизнь в тебе сейчас,
И если ты его любила, вглядись,
В надежду милых глаз.»
На пустоту она смотрела,
Вот краски грустные сошли,
Сначала появилось тело,
И вот глаза её нашли.
«Любимый!» - бережно сказала,
«Как не дождался ты меня?
Тебя я нежно прижимала,
Вкушала прелести огня.»
«Как больно, раз и потеряться,
И не коснуться никогда,
Ты говорил, а я смеялась,
Но все иссякло как вода.»
«Бывает,» - нежно путник молвил,
«Я сам не мало потерял,
Но как оно всегда бывает,
Я жил, надежду поощрял.»
«Теперь, твое настало время,
Ты это сладкая пойми,
Стучится в мир другое племя,
Ты сына нежно обними.»
«Он часть, потерянного счастья,
Он будет жить и мил с тобой,
Прими надежду и причастие,
Пусть это принесет покой.»
«Постой, пусть миг, но он прекрасен,
Как без тебя я буду жить?»
Милашка молвила с досадой,
Но быстро обрывалась нить.
И вот, растаяли объятья,
Она с собой наедине,
Нет сил летать, она позвала
И в дом вернулась на коне.
Далее
И только тишина и холод,
Подушку нежно обняла,
О том, что жизнь другу носит,
Она сейчас лишь поняла.
Бардак ушел, прошли недели,
Любовь уже не утаить,
Она лежала на постели,
И не хотела говорить.
Однажды князь её приметил,
«Скажи родная, от кого?»
Она сказала: «От урода!»
Князь, знал лишь только одного.
«Ну что ж,»- сказал он с одобрением,
«Зачем же так его отца.»
Она, поняв, ему сказала,
«А ненавижу подлеца!»
Но разве это в чем-то повод,
Князь улыбнулся, руку дал,
За буйный нрав, за сердца холод,
Князь никого не осуждал.
В страстях людских, его спасенье,
Чем больше пыла и огня,
Тем больше для него веселья,
Раздолья больше для коня.
Скакать и нравом всех проверить,
Топтать копытами ковыль,
Мечом лукавым судьбы мерить,
Надежды разбивая в пыль.
Грусть
Молчала бедная как мышка,
«Как ангела понять рассказ?
Раз князь не Бог, а только ширма,
Где Бог и где его указ?»
«Зачем же Он такой жестокий?
Всесильный, всенесущий страх?»
Она животик свой ласкала,
Но грусть и в мыслях, и в глазах.
Власть
«Как велика порока сила,
Ей каждый поклоняться рад,
Она проста, она ленива,
Она не ведает преград.»
«И ест сознание и душу,
Хотя какая там душа,
Живи покуда не задушен,
И радуйся других душа!»
Вот так, забавно, и со смыслом,
Князь научал послушных слуг,
Они его внимали мысли,
Образовав потешный круг.
Он веселился в этом круге,
Ведь власть великую имел,
Кого-то стравит на досуге,
И смотрит где у них предел.
Они грызутся как собаки,
Сильнейшие нужны ему,
Он смотрит результаты драки,
Радушно машет одному.
Второй ему уже не нужен,
Вторые нынче не в чести,
Вторые если выживали,
Удел их нищенство нести.
А вот наука процветала,
Планеты все заселены,
Людей так много в мире стало,
Но большинство из них больны.
Как больно жить, латая раны,
На лицах гнойники скрывать,
А после похоти поддавшись,
Себе подобных нарожать.
Дать им билет, с утробы в яму,
Пока летит и хочет жить,
Чтобы страдал, играя драму,
При жизни начиная гнить.
Хвосты огня несутся к звездам,
Посланцев разнося во тьму,
Князь миром правит очень просто,
Призвав их к слову своему.
Сын
Милашка нежная устала,
Глаза открыла, на груди,
Её младенец ожидает,
Суля ей счастье впереди.
Она томилась в муках адских,
И вот их время истекло,
Теперь вокруг все будто в сказке,
И счастье матери влекло.
Не сразу стало все понятно,
Ночей бессонных череда,
К груди его она положит,
И прочь срывается беда.
А он растет, и крепнул руки,
Уже ползет и первый шаг,
Она томится от разлуки,
Лишь сын, оплот надежд и благ.
А ночью сны её тревожат,
С ней путник нежно говорит,
Никто другой ей не поможет,
Лишь с ним, душа её горит.
Ребенку, это, словно сказку,
Она читает перед сном,
Ему, даря любовь и ласку,
Сама одна перед окном.
От грусти плоть её иссохла,
Ребенок с лаской: «Что ты мам?»
Она, играясь, улыбнется,
Прижмется, волю даст словам.
Подарит тысячу рассказов,
Как храбрый был его отец,
И как слуга, помощник князя,
Был вероломный, был подлец.
Сын рос, и с ним взрастала вера,
Что может все это не так,
Что князь – порочная химера,
А человек – слепой простак.
Но мысли эти только зрели,
Он маму рано потерял,
«Вот я один на целом свете,»
Он, испугавшись, осознал.
Юность
Прошли года, ребенок вырос,
Что матери дано как дар,
В нем тоже тихо поселилось,
И разгоралось словно жар.
Был в страсти юный не обуздан,
Вкусил не мало, нежных тел,
Любовниц, жен чужих запутал,
И натворил не мало дел.
В нем страшной тайной, кровь играла,
И полыхала целый век,
Ему покоя не давало,
Его отец был – человек!
Друзья и дети постарели,
Он понял, в этом страшный знак,
Укрыл он страсть в могучем теле,
Ведь явно, что-то тут не так.
Укрылся он от взора князя,
Таился, будто бы погиб,
«Понять бы, что судьбе так надо,
В чем этот каверзный изгиб?»
Он размышлял, искал ответы,
Архивов много перерыл,
Нашел, как люди раньше жили,
И образ путника ожил.
Диалог
«Не бойся сын, мне тоже страшно,
Как одному тебе сейчас,
Сидишь и в ужасе внимаешь,
Откуда этот страшный глас?»
«Да нет, напротив, я доволен,
Быть может, я сошел с ума,
Я счастлив, потому что болен,
Пусть ест меня моя чума.»
«Постой,» - промолвил путник тихо,
«Болезни в этом теле нет,
Не хочет брать тебя могила,
Тебе я расскажу ответ.»
«Когда-то в мире только люди,
Костер надежды разожгли,
Они на перекрестке судеб,
Достать до вечности могли.»
«Но есть создания иные,
Они всегда живут войной,
Их поражения, победы,
Оплачены, людской ценой!»
«Как человек ворота рая,
Греховною открыл ценой,
Так князя – сына негодяя,
К себе впустил он напостой.»
«И вот уже ворота Ада,
Открылись людям не таясь,
Забрав ключи у негодяя,
Он двери отворил смеясь.»
«Вот человек, твоя свобода!
Вкушай, запретов больше нет.
И в бездну рухнула природа,
Померк, от солнца, яркий свет.»
Утих с рассказом голос ясный,
Сын продолженья ожидал,
Но слыша только шум ужасный,
Он закричал: «Куда пропал!»
Опять ему явился путник,
На это раз он не один,
Милашку нежно обнимает,
Та гладит локоны седин.
«Зачем же сразу так жестоко,
Я маму долго не видал,
Ей было больно, одиноко,
Я многого еще не знал.»
«Все хорошо, мой милый мальчик,»
Милашка молвила в ответ,
«Теперь уже не одиноко,
Прими от нас с отцом совет.»
Она игриво повернулась,
И путника поймала взгляд,
Смутилась, нежно улыбнулась,
Тепла ему дала заряд.
«Теперь твое настало время,»
Продолжил путник говорить,
«Куда пойдет людское племя,
Тебе доверено творить.»
«Но князь, он в теле заключенный,
Намного лет приговорен,
За грех, посеянный однажды,
Он должен быть изобличен.»
«Два существа в тебе таятся,
Ты – демон, ты же - человек,
Ты власть огромную имеешь,
Всего лишь повеленьем век.»
«Ты этот дар, скрываешь в детях,
Они для князя на ровне,
Дай им немного знаний этих,
Садись и выйди на коне!»
Война
Непросто войско собиралось,
Для большинства, нормально так,
Но вера медленно ковалась,
Когда пришел условный знак.
И вот неистовые силы,
Сошлись огнями в темноте,
Мерцали звездами разрывы,
Огни в смертельной суете.
Сын приближался к замку князя,
Та власть, что князь когда-то дал,
Его пороками ковалась,
К нему стремилась роем жал.
Вассалы быстро власть сдавали,
Им сути нет, кому служить,
Вчера они его терзали,
Сейчас бегут благодарить.
Но князю тоже дела мало,
Он над людьми имеет власть,
Один лишь взгляд и млеет тело,
Болезни распаляя страсть.
Он волей ловко рассекает,
На части разрывая плоть,
Его холодные указы,
Дано немногим побороть.
И тех, на подступах, шакалы,
Готовы в клочья разорвать,
Какой бы страх не предрекали,
Князь не готов его признать.
Ведь третий, есть этап желанный,
Как смерть его коснется рук,
Свободу демон обретает,
Когда утихнет сердца стук.
И вот ему открыты двери,
За жизнью длинный коридор,
Теперь он будет в нем властитель,
А не презренный миром вор.
И цикл замкнется, свет угаснет,
Другой, вернее будет свет,
За этот свет другому богу,
Другие понесут ответ.
Перед битвой
«Как быть с нелегкой этой ношей?»
В раздумьях сын милашки ждал,
- О чем ты думаешь любимый?
Подругу к сердцу прижимал.
- Да так, - привычно он ответил,
- И только так в судьбе печаль,
Меня куда-то закрутила
И увлекла в лихую даль.
- И что же с этим завтра будет?
Подружка нежностью дыша,
- Меня, надеюсь, не забудет?
Твоя мятежная душа!
Сын улыбнулся и погладил,
- Не сразу, - хитро он сказал,
- Ты самый сладкий мой бутончик.
Её поправил и прижал.
Она в желании томилась
И нежно ёрзала к нему,
Но мысли у него роились
И уводили ни к чему.
- Да к черту! Завтра, будь, что будет!
Он очертил для них итог,
Её прижал тепло целуя
И жар, вкушая между ног.
Пусть будет то, что будет завтра,
Порой для всех признать дано,
Мы часто это отрицаем,
Но все равно придет оно.
И вот прошли пустые сроки,
Настал черед, сопит любовь,
Целую нежное создание,
Он прошептал: До встречи вновь.
Оделся тихо, и собравшись,
Пошел на то, что суждено,
Из всех возможных вариантов,
Бог даст лишь то, что нам дано!
Князь
«Что же так плохо для тебя,
Что ненависть твоя ко мне?
Сейчас другие времена
Другие ценности в цене.
Всем хорошо и только ты,
Неугомонный человек,
Все ноешь в жадности своей
Стыдливый отживая век.
Но за тобой опять как ты,
Опять чего-то там хотят,
Хотел бы я перетопить
Твой род, как маленьких котят.
Что ищешь ты, в чем тайный смысл?
Скорее смысла нет в тебе,
Как долго мне тебя терпеть,
В моей измученной судьбе?
Как страшен это крайний шаг,
Но это только тела боль,
Приди и дай мне отыграть
Судьбой назначенную роль»..
Планета
Мерцают в сумраке огни,
Как-будто радужный салют,
И брата пожирает брат,
Отцы детей на гибель шлют.
Но в этом мире – тишина,
В неё укутан скромный быт,
И князь обласкан и воспет,
Увенчан радостью и сыт.
Другим он назначает боль,
Иным дает простой покой,
Прими как жизнь его Закон,
Или сравняйся с пустотой.
Растай в тени его утех,
Стань непонятным словно тень,
И может, сможешь протянуть
Ещё один убогий день.
Но это сыну не к лицу,
Тяжелый выбор у него,
Дать право силы подлецу,
Или сдержать слепое зло.
«Как просто, кажется порой»,-
Он молча, глядя размышлял,
«Оставить выбор за собой,
Держа отточенный кинжал»..
«И знать, что выбор – только миг,
Как боль, надежда и печаль,
Всё, что хотел бы ты вкусить,»-
Он отстранился, глядя в даль.
- О чем задумчив ты мой свет? -
Подруга тихо подошла.
- Тебе б я выложил ответ, -
Он улыбнулся, - Раз нашла..
- Но, я его не отыскал,
Вопросов больше в голове,
Они роятся как пожар,
В сухой от засухи траве..
- Да, полно, дней моих тепло, -
Он бедер, ощущая жар,
- Что грусть, пустое ремесло,
Как сладок ласк твоих пожар.
- Тепло, - прижав её к себе,
- Твоё, что радует взгляд мой,
К нему я руки протяну,
Мой берег нежный и родной.
Сомкнулись руки и сердца,
От страсти ускоряя стук,
Слились в порыве бытия,
Отбросив мысли все вокруг.
От пламени два языка,
Одной свечи, с судьбой одной,
Согрели жаром этот миг,
И засопели с тишиной..
Сон
- Моё почтение, друг мой, -
Радушно улыбнулся Князь,
- Судьба твоей ведет рукой,
Не опускай надежду в грязь.
- Гори, как ненависть горит,
Ты не истлеешь словно прах,
А хочешь поруку со мной,
Идти, презрев, укор и страх!
- А хочешь радость без конца, -
Он руку сильную схватил,
Поднес, где сердце у него,
- Ты слышишь, просьбу крепких жил?
- Ты понимаешь, - он его повел
Вдоль тех, кто приходил,
- Они, - он пальцем указал,
- Глупцы, я всех их убедил!
- Но, ты другой! Такой как я,
Что силу черпает в других,
Ты все собой у них забрал,
Лишь тем, что ты умнее их!
Пространство рухнуло и боль,
Сердцебиение и страх,
- Постой, не бойся, - Князь сказал,
- Всего один, кинжала взмах..
И воцарилась тишина,
Она звенела в пустоте,
Он снова тело ощутил,
Когда очнулся на ковре.
- Постой, постой, - звенело все,
Всё отражалось от зеркал,
В руке, от крови горячо,
В руке сжимающей кинжал..
Как мало воздуха вокруг,
Но больше нету ничего,
Свои он руки отряхнул и встал,
А рядом никого..
«И это всё?» - он размышлял,
«Всё ради этой тишины,
Все слезы матери, детей,
Вся горечь и огонь войны?»
- Конечно, - рядом Князь возник,
- Ведь, это только просто так!
Он бросил нож и побежал,
Но заблудился, страх и мрак.
Его окутали собой,
- Скажи, пожалуйста, - встал он,
- Всё это как игра тебе,
А мне опять паршивый сон?!
Но Князь не думал отвечать.
«А может, не было его?» -
Он, отдышавшись, размышлял,
Но Князь возник, спросил, - Кого?!
И рассмеялся глядя в пол,
- Потрогай, вот оно стоит! –
Он сердце из груди достал,
И ухмыльнулся, - Без обид!
И сын, глаза свои открыл,
Вскочил, подругу разбудив.
- Прости, - сказал он,
- Глупый сон, - рукой, лежать ей предложив..
Провал
Туман окутан тишиной,
И ночь голодная в глазах,
Лишь миг назад горячий бой,
Вдруг слабость и безумный страх.
«Как так?» - расплывчатый укор,
«Должно иначе это быть!»
- Ты прав, - ответил голос зло,
- Не ты, а я! Ты должен жить!
И закрутилось в голове,
Кипела в венах буйно кровь,
Он мутным взглядом оглядел,
Чужой, но очень близкий кров.
- Довольно, - голос продолжал,
- Мне власти нет, тебя казнить,
На этот раз твоей руке,
Дано судьбу мою решить!
Взгляд окончательно прозрел,
Сын, силу ощутил в руках,
Он окружен и на полу,
А Князь стоит в его ногах.
- Я думал, равным будет бой, -
Сын стражу Князя осмотрел,
У стен, лежащие в огне,
Увидел груды мертвых тел.
- Да ладно, - ухмыльнулся Князь,
- Ведь это право лишь твоё!
Ты разве думал, я прощу,
Меня презревшее зверьё!
- Они искали и нашли,
В твоей природе, кровь моя,
А им, в могилу унести,
Дано лишь то, что дам лишь я.
Он отстранился: Брысь чума!
Он страже четкий дал приказ,
И те покорно разошлись,
Лишь сын и Князь, с глазу на глаз.
- Так для тебя теперь ровней? –
Князь руку к сыну протянул,
- Тебя убить я не могу,
А к жизни, кажется, вернул.
Сын неуверенно вскочил,
Чуть равновесие сдержав,
Кинжал оточенный блеснул,
- Уж в этом ты наверно прав!
Он подбежал и вздрогнул миг,
Князь грудь холодную раскрыл,
- Давай, не мешкай, не томи,
Ведь ты для этого и жил!
Свет
Мгновенной вспышкой ослеплен,
Махнул рукой перед собой,
Он в свете образ увидал,
Промолвил – Мама! - Я с тобой, -
Она ответила ему,
- Он только этого и ждет,
Когда сознание и смерть,
На веки круг его замкнет.
- Но разве боли от него,
Сын возражал, - Так мало, мам,
Как много горя он принес,
Как разрушал надежды храм?
Она смотрела сквозь него,
- Нам боль дано перетерпеть,
А смерть она не для него,
Для смертных, искупленье – смерть.
- Как странно это не звучит,
Плени его, ты ровня с ним,
Вся стража выйдет за тобой,
Покорна как была за ним.
- В тебе перемешалась кровь,
Любви печальный, но рассказ,
Он узник в теле, а не Бог
И прячет эту тайну с глаз.
- Не бойся дать ему дышать,
Оно так тягостно ему,
Он будет в землю заключен,
Как в одиночную тюрьму.
- А как же люди? – сын спросил,
- Они ведь мести захотят?
- Поверь, для в жизни для него,
Куда страшней, чем даже Ад.
Она ответила тепло
И улыбнувшись уплыла,
Свет прекратился и кинжал
Рука удара отвела.
Арест
- Ты арестован, - сын сказал,
- Пускай, ты многих уморил,
Но я узнал, что для тебя
Куда страшней чтобы ты жил.
- Постой, постой! – бесился князь,
- Кто право дал тебе решать,
Я не могу тебя убить,
Но все мертвы, отец и мать!
- За них! – схватил он за плечо,
- За кровь невинную в земле!
Сын руку с силою скрутил,
- Теперь она в твоей тюрьме!
- Они же разорвут тебя! –
Князь, убеждая, говорил.
- Мы ровня, мы с тобой родня, -
Сын улыбнулся, - Чтоб ты жил.
Двор
Он вышел с пленником во двор,
- Кто смелый, пусть убьёт меня!
От страха стража отошла,
Как отскочила от огня.
- Что испугались?! – злился Князь,
- Не я ль Вам жизни погубил!
Сын подтолкнув, другим сказал,
- Суду ты нужен, чтобы жил!
Кто враждовали, разошлись,
И стража волю приняла,
Стал странно молчаливым мир,
Когда война как тень ушла.
Послесловие
Князь был на веки заключен,
В бессмертье долог этот век,
Пока свободу для него,
Добыл другой,
Но тоже человек..