Для гроба, наверно, хватит короткой доски – в половину…
Смеётся отец некстати и рубит в лесу осину.
Рука чуть дрожит продажно… Сквозь слёзы – хмельные маты.
Он думает: «Разве важно, что дома остались банты,
Что небо сейчас такое и кажется – мир прозрачен…»
Погладит доску рукою и с воем, с надрывным плачем,
Закинет бревно на плечи и зубы сожмет до скрипа…
А в сердце разрывом – смерчи. На тонких губах молитва.
А дома, рубанок – сволочь, споткнётся на половине…
Он гроб мастерит.
Но в полночь, из ада, как из плавильни,
Сбегутся лихие черти и хрупкое спрячут тельце.
Сургучная метка смерти – осиновым колом в сердце…
Заплачет над дочкой старец, поправит на платье складку.
Ворвётся в окно багрянец, и время ослабит схватку…
Под рамкой в иконе пусто – покинул их Чудотворец,
Декабрь заплакал грустно, и мир соскользнул в колодец.
В сухом деревянном «доме» не слышно разрывов града.
А в стылом дверном проёме лишь тени убийцы-«брата»…
___
Уходит отцово счастье за чёрный смертельный край,
Войной разнесло на части…
И крестится Николай.