Концерт. Филармония. Моцарт с Бетховеном
ведут перепалку со сцены, кто круче.
Тиран-дирижер в одеяньи диковинном,
как чернорубашечник армии дуче.
Его музыканты, всё флейты да скрипки да
альты да валторны да виолончели,
играют отчаянно, зло, но не шибко-то,
как будто неделю не спали, не ели.
Их зрители, чинные и эпатажные,
взирают, внимают, вкушают, смакуют,
как будто на слушаньях дела присяжные,
то благоволят, то хулят и взыскуют.
Антракт. Бутерброды с икрою и семгою.
Коньяк. Шоколад. Кофе странного вида.
Буфетчица - дева и дива с тесёмкою
на лбу, как божественная Артемида.
В курительной комнате, на удивление,
одни только дамы, одна другой краше.
В дыму сигаретном сидят современные
Каренины Анны, Ростовы Наташи.
Мужчины в фойе, неприкаянно-робкие,
расплющены в блин эстетическим грузом,
как будто с утра им заехали в лоб кием,
покуда в бильярдной катали по лузам.
Звонок. Дирижер гонит палкой на сцену тех,
кто мирно приспал, не добравшись до ванны.
Пора проповедовать вечные ценности,
доступные избранным лишь в числе званых.
Вновь Моцарта светлые замки воздушные
Бетховен орудьем крушит стенобитным
и зритель, как старые девы безмужние,
в рот смотрит своим женихам незавидным.
Поклонники Людвиговы, Амадеевы,
падём ли на землю, поднимемся ввысь ли мы?
Мы призваны все, как сыны Зеведеевы,
внимать, как и те, откровеньям немыслимым.