Мне, наверное, полтора года, зима, у меня пневмония, я ору без конца и начала,
Мама носит меня на руках по комнате, завернув в большое красное одеяло,
Спину жжёт, в голове туман, сжимаю в руке игрушечный пистолетик,
Я не думаю ни о чём, кроме боли, не думаю вообще ни о чём на свете.
Через месяц. Всё ещё снег и мороз, мы на улице, мама весело тянет санки.
Я одет в сто одёжек, смотрю ей в спину, а навстречу идут две цыганки.
Та, что справа, - злобная, в шубе до пят, чёрно-бурым щетинится мехом.
- Мама, это собака! - кричу, и из санок валюсь прямо в снег с дурашливым смехом.
Мне года два, лето, маленький двор, по нему бродят куры, собака и рыжие кошки.
Папа всё на работе, мама скоро вернётся, я смотрю и смотрю в окошки.
Их у нас только два, мы снимаем малюсенький флигель у бабушки Оли -
"Бабы Оля-Бом-Бом" - у неё каждый час бьют часы, и она к нам приходит "за ложечкой соли".
Иногда к нашим окнам подбираются кошки, садятся снаружи и долго пялятся на меня,
Я смотрю им в глаза, говорю: уходите! - и думаю тут же: а вдруг они смогут понять?
Забираюсь от страха под старую койку, где мы спим все втроём, и которая так скрипит по ночам!
Возвращается мама, кричит:
- Вылезай, там же сыро, простудишься, снова, что ли, ходить по врачам?
Тётя Аня, седая соседка, - конечно же бабушка, но меня просит звать её тётей,
Она так замечательно шьёт на машинке с названием Зингер, твердя о работе,
У неё вкусный чай, и всегда есть варенье, но для меня - только в маленьком блюдце,
И конфеты, и эти противные кошки, что всё время у ног моих вьются.
Вот и всё, что я помню: кашель, жар, пистолет, это красное одеяло,
Кошек, бабушек, двор, - что не важно совсем, хоть казалось бы и немало.
Ну, и мамину спину в пальто. И белый пуховый платок. Я смотрю это всё, как кино, и тоскую.
Так и хочется закричать:
- Повернись! Посмотри на меня! Ну, пожалуйста! Я не помню тебя молодую...
11.12.2015