Проснувшись утром, тут же надеваю
Наигранную летнюю весёлость.
Не думаю, не чувствую – зеваю…
Ох, господа, позвольте рухнуть в клёвость!
Мой бог устал, лишь покосился немо,
Когда я оступилась неудачно,
И тут в душе зашевелился демон,
Он тоже мой, хоть выглядит невзрачно.
Мой демон слепо мечется и ищет
В траве высокой уголок укромный,
А зря: там, сатанея от жарищи,
Валяются коты, как брёвна;
Гражданскую войну не обещают,
Но вечером, подравшись из-за кошки,
Буркалами зелёными вращают,
Орут противно под моим окошком.
Заснуть пытаюсь ночью, но без тОлку,
И это тоже пытка в своём роде.
Лежу, не шевелясь, поскольку
Спина сгорела днём на огороде.
Я не волнуюсь: рано или поздно
Подарит состояние покоя
Мой бог, мой благонравный крёстный,
И сам уснёт, замучившись со мною.
А демон, мой патологоанатом,
Взлетит повыше, чтобы рухнуть в клёвость,
А, вынырнув, стишок срифмует матом:
Гаражный сленг для демона – не новость.
А вот ещё в надёжном окруженье
Брожу замысловатыми винтами,
И, чувствуя земное притяженье,
С очков сгоняю мошек щелбанами.
Вот так всегда: где боженька – и где мы!..
Нет в мире совершенства, это точно.
Не я шалю, не я это, а демон,
Ему припёрло колобродить ночью.
А бог такой спокойный – хоть убейся,
Он мне читает «Отче» прямо в уши.
И я, двадцатилетний крейзи,
Уже не понимаю, кого слушать.
1999