Отрывок из романа «Русский пилигрим»
81
…Наутро вздрогнул Петроград
От вести вздорной, бестолковой:
Мол, Думу распускают снова —
Уже который раз подряд!
И хоть намедни подписал
Указ о том премьер Голицын,
Но обыватель тотчас в лицах
Изобразил всё, обсказал,
И вышло так, что лишь один
Мог человек на то решиться...
В такие дни — и вдруг лишиться
Парламента?! Ещё б Совмин
Был жизнедеятелен, но
Менялись в Питере министры,
Как балаганные артисты,
А Госсовет — старьё одно…
В последних числах февраля
Проснулся город — нету власти!
Вот это да, вот это здрасьте,
Дошла российская земля!
А царь — он тот же, что и был:
Под каблуком императрицы…
И люд разбуженной столицы
Встряхнулся, ожил, забурлил,
Как гимназистов шумный класс,
Лишенный строгого надзора...
Кто обуздает — и как скоро —
Движенье этих буйных масс?
82
А что же Смагин?.. Мы его
Должны бы в гущу дел направить,
Но нет, друзья, без меры славить
Нельзя героя моего.
Он от любовных игр устал
(Мадам Трефи всё было мало)
И революции начало
Наш Смагин попросту... проспал!
Мадам обеденной порой
Его тихонько разбудила,
И прежней страсти мощь и сила
Опять проснулись...
Наш герой,
Лишь только нежный поцелуй
Его щеки слегка коснулся,
Весь тут же, разом, встрепенулся
И руку тянет…
— Не балуй!
Ты погляди, что за окном:
Какие толпы, флаги, банты,
Весь Питер вышел в демонстранты!..
— А мне милее этот дом,
И эти руки, плечи, лоб,
Твои и нежность, и упругость!
И вновь в объятия друг друга
Они упали, снова чтоб
Забыться в сладостном бреду,
Когда сплетаются все члены,
Из пеньюара, как из пены,
Принявши тела наготу,
Когда смыкаются уста
И пьют друг друга сок любовный,
Когда становится условной
Обычной жизни суета…
…………………………
87
Шагают роты по Шпалерной —
Что ни солдат, то молодец!
Шагают роты по Шпалерной…
— Куда?
— В Таврический дворец!
Идёт с плакатом люд рабочий:
«Самодержавию — конец!»
Идёт с плакатом люд рабочий…
— Куда?
— В Таврический дворец!
Идёт студенческая масса,
А впереди — совсем юнец.
Идёт студенческая масса…
— Куда?
— В Таврический дворец!
Дворец, построенный во славу
Екатерининских побед,
Дворец, считавшийся по праву
Скандальным эти десять лет,
Дворец, где столько раз звучала
И речь царя, и царских слуг, —
Таврический —
Сегодня стал он
Революцьонным штабом вдруг!
88
Когда несносен император
И всё правительство его,
Когда растерянный сенатор
Не объясняет ничего,
Когда Синод молчит угрюмо,
Не понимая, что к чему,
Тогда одно спасенье — Дума!
Один лишь остров, и к нему
Спешит сегодня вся столица,
С обоих невских берегов.
Там — главные в России лица:
Гучков, Родзянко, Милюков,
Чхеидзе, Керенский, Некрасов...
Кого-кого здесь только нет! —
От черносотенцев до красных,
На всякий вкус, на всякий цвет.
Как в цирке Дурова лисица
Сидит бок о бок с петухом,
Так ухитряются ужиться
Здесь монархист — с большевиком,
Меж полюсами — октябристы,
Кадеты и трудовики,
Центристы, земцы, прогрессисты,
«Поляки» и меньшевики…
Будь ты богатым или нищим,
Доволен жизнью или нет,
Сочувствие ты здесь отыщешь
И на любой вопрос — ответ.
Ещё и тем мила Госдума,
Что вновь в немилости она!
На что монарх глядит угрюмо,
Тому сочувствует страна.
89
Наш Смагин, в штатское одетый,
Исполнивший один приказ,
В Госдуму с именным пакетом
Командирован тот же час.
За пару дней уж он притёрся
К столице, к шуму и к толпе
И бант уж носит не без форса,
И всем восставшим свой вполне.
В депо работавший когда-то,
Повоевавший, он на «ты»
С рабочим, мичманом, солдатом...
Его приятные черты
По нраву юным маркитанткам
С литературой на руках
Революцьонной. Им, смуглянкам
Румянец на его щеках
Особо мил... Да и студенты
В нём тоже видят своего.
В такие острые моменты
Ты, молодость, — залог всего!
Залог решительной победы
Тебя коснувшихся идей.
Плодят идею те, кто седы,
Но заражают ей — детей.
О, Революция! Дурманит
Она и старые умы,
Но тот силён, кто переманит
Юнцов!
Ни смерти, ни тюрьмы
Младое сердце не боится
И зажигается легко,
Как спичка!
Всё ему годится,
Чтоб возмутиться глубоко:
Вельможи в театре взгляд надменный,
Обида предков, давний стыд,
Когда, коленопреклоненный,
Линейкой был жестоко бит,
Насмешки, горькие доныне,
Богатых сверстников, и гнев,
Когда отца при взрослом сыне
Трепал за щёчку светский лев…
Легко ужиться в сердце юном
И ненависти, и любви!
Души отзывчивые струны
И молодой огонь в крови
Мир делят на две половины:
Герои — здесь, тираны — там.
Невелики порой причины,
Чтоб разойтись по сторонам.
Порою книга Джованьоли,
Прочтённая в семнадцать лет,
Вдруг возбудит мечту о воле
(Хотя неволи тоже нет),
И всё вокруг переменилось!
Луч солнца — в фокусе ином.
За малый срок переломилось
Виденье мира...
Отчий дом —
Такой уютный, тихий, тёплый —
Сегодня тесен стал и стар,
От тятьки вечно пахнет воблой
И пережиток — самовар,
В гимназии — одни сатрапы,
Вооружённые лозой,
И на бредущих по этапу
Уж не со страхом — со слезой
Глядит наш юный карбонарий;
И — душегубы, щипачи,
Гопстопники, весь серпентарий —
Всё жертвы!
Кто же палачи? —
Монарх, жандармы и министры
И даже тот городовой,
Что козырнул им, гимназистам,
Кивнув усатой головой.
Нет блеклых красок на палитре
У юных. Только «друг» и «враг»!
И дело, в принципе, нехитро
Собрать юнцов под чей-то флаг.
Нужна идея — да поярче,
Как путеводная звезда!
Нужны и схватки — да пожарче!
Опасность — лучшая среда
Юнцов отважных обитанья,
А под неё нужны враги! —
Вот принцип стаи, вот пиранья
Реки народного восстанья —
Большой клокочущей реки!
90
А в Таврическом нынче стихия
С «Марсельезой» в кипящей крови:
«Contre nous de la tyrannie
L’etendart sanglant est elave!»
Медь оркестра взмывает под своды,
Молодые звенят голоса.
Эпицентр долгожданной свободы —
Зал Царицынский...
Вот чудеса!
Там, где Катина ножка ступала,
Где неполных одиннадцать лет
Государственная заседала
Дума, там ныне — Ревкомитет!
Там толпится, порою без толку,
Целый день возбуждённый народ…
В стоге сена легко ли иголку
Отыскать? Ну никак не найдёт
Сима Смагин того, кого надо.
Продираясь сквозь толщу толпы,
Ловит ухом обрывки бравады,
Пересудов и праздной молвы:
— На Васильевском, братец, мы тоже
Сковырнули Филиппова, да!
Хлеб припрятал, бандитская рожа…
— Коли хлеба не будет, беда!
— Говорят, царь послал к Петрограду
Эшелон «крестоносцев»* в поход,
Но под Гатчиной где-то преграду
Им устроил восставший народ!
— А я слышал, что сами восстали
Кавалеры, охрана царя...
— Все, братишка, похоже, устали
От войны, от измены...
… — Заря
Новой жизни встаёт над Россией!!!
Царству тьмы не вернуться назад!
С Революцией,
С новым Мессией
Нам, товарищи, нету преград!!
...Громовое «ура» прокатилось
По гудящему залу дворца,
И опять на кусочки разбилось
То гуденье.
Не встретишь лица,
Чтоб взирало вокруг безучастно.
Каждый был где-то, видел, стрелял...
— Разнесли на Литейном участок,
Ни один «фараон» не сбежал…
— Петропавловку тоже бы надо,
Как Бастилию, напрочь сровнять!
— Там, дружок, арсенал Петрограда,
Двор Монетный — попробуй-ка взять!
— Там орудия дальнего боя,
Даст шрапнелью — и нету башки!..
— Испугался? И хрен бы с тобою.
Эй, братва!!!
...Всколыхнулись штыки...
— На Бастилию царской столицы!
— Штурм!!
— На крепость!!! — взвились голоса.
И мелькают штыки, словно спицы
Исторического колеса.
91
Вдруг — иною какой-то причиной
Взбудоражен восторженный зал:
— Братцы! Это же он — Сухомлинов!
Наш военный министр!
…Генерал
Шёл, поникши седой головою,
Под конвоем восставших солдат...
Даже странно: ведь вот — и живой он! —
Тот, кто больше всего виноват
В неготовности армии нашей
К этой тяжкой вселенской войне,
Виноват, что пред силою вражьей
У солдата на тощем ремне
Пуст подсумок был;
На три снаряда
Мы едва отвечали одним;
Виноват, что с солдатского склада
Интендант жировал, как налим,
Виноват, что ценил не таланты,
А парадность, внимания знак,
Что штабные лощёные франты
Затирали суровых вояк,
Виноват, что не скоро победа,
Третью зиму в окопах солдат,
И что предал страну Мясоедов...
В общем — всюду старик виноват!
И сомкнулось вокруг генерала
Грозовое людское кольцо:
Тот погоны сорвал для начала,
Этот целит ударить в лицо...
Ох, толпа!
Ты, себя разжигая,
Сатанеешь от крови людской,
С пустяка, как всегда, начиная,
На клочки разрываешь порой.
Кто найдёт убивавшую руку?
А с толпы, как с чумы, что возьмёшь?
Избивая беднягу по кругу,
Круговую поруку несёшь.
Но — ворвался, как вихрь, и вмешался
В Немезиды суровой дела
Сам Керенский!
С ворчаньем раздался
Круг от жертвы... Толпа довела
До двери... Эта дверь проглотила
Старика и охрану...
И тут
Вдруг опомнилась тёмная сила,
Разгорелся в душе самосуд!
Со штыками на дверь, но Керенский
Встал пред ними. Решимость тверда.
Повелительным голосом резким:
— Через труп мой войдёте сюда!!!
— Что сказал он?..
Толпа повторяет
Лозунг власти, понятный для всех:
Дума кровушку не проливает,
Не свершает сей каинов грех!
— Это верно, с него все напасти.
Революция — пламя Любви.
Ну какое построим мы счастье,
Коль замешено на крови?!
92
…Слава Богу, нашлись адресаты,
Смагин снова идёт мостовой.
День морозный, весёлый, крылатый
Догорает над снежной Невой.
А навстречу — ах, Господи Боже! —
Боевой его ротный спешит.
Похудевший, лишь кости да кожа:
Где-то в лёгких осколок сидит…
Обнялись.
— Как там полк наш и рота?
— Вспоминают, поручик, лечись!
— Я из здания «Армии, Флота».
Тыщи две наших там собрались.
Офицеры напуганы, верно:
Есть расправы в отдельных частях,
Повылазила всякая скверна!
Но гнетёт не один только страх.
Мы его усмирять научились,
Вот присяга — как с нею-то быть?
Мы же с верностью в сердце родились,
Невозможно нас переродить!
Мы ж царю присягали когда-то!
За него, да за веру, за Русь
Поднимали в атаку солдата...
А теперь?
— Всех судить не берусь,
Но поднять уж «царём» нерезонно...
Слышал, ротный, про Гатчину?..
— М-да-а...
Два георгиевских батальона
Разложились в два счёта!
Беда,
Коль утеряна чести основа —
Верность долгу!
А наши дедки
Понимали, как важно, чтоб Слово
Нерушимо вязало полки.
Потому-то и чтили присягу.
Крест на том целовали святой,
Что погибнут, но Слову и Стягу
Не изменят!!!
— Тут вывод простой:
Коль гора не идёт к Магомету,
Значит, должен идти Магомет…
Раз к монарху доверия нету,
Значит, ясен быть должен ответ:
Отрекись! —
И ты снимешь с солдата
Груз измены, пусть задним числом...
Отрекись! —
И не будет разлада
В офицерской душе... Мы примкнём
К революции, может быть, тоже,
Как кузен Николая — Кирилл.
Коль по нраву она и вельможе,
То и нам её кто запретил?..
— Не поймёшь тебя, чёртов повеса,
То ли шутишь ты, то ли нет...
Но из этого тёмного леса,
Прав ты: лучшего выхода нет!
Поделила Россию присяга
Пополам, словно тушу мясник:
Кто нарушил — «отступник», «бродяга»,
Кто ей верен — «жандарм», «крепостник»!
Власть Госдумы, её Комитета
Мы в Армфлоте решили признать,
С тем, однако, чтоб нынешним летом
Учредительному передать
Всё Собранию...
— Эвон как быстро
Заразила всех новая мысль!
От рабочих до бывших министров
Все вдруг, разом, на этом сошлись
Учредительном вашем Собрании...
— Ты как будто бы против, мой друг?
— Я не знаю... Есть некие грани...
Есть мой собственный нравственный круг,
За который зайти не умею...
Всё же Бог назначает царей...
— А в тринадцатом?..**
Верить посмею,
Что Собрание будет мудрей,
Чем отдельные партии наши.
Если честно, всем миром, избрать,
Выбор будет, уверен, монаршим.
Но тогда уж — изволь выполнять!
Тут не просто Помазанник Божий,
Тут — избранник всей Русской земли!
И никто этот выбор не сможет
Пересмотру подвергнуть. Ушли
Времена несогласий и смуты
Выбор сделан — ему подчинись.
Всяк — царёв с этой самой минуты!..
— Ну а, если, я против?
— Смирись!
А не хочешь — езжай за границу
Или, если на сердце огонь,
Можешь взять пистолет — застрелиться,
Но народную волю не тронь!
Тут уж будем следить, братец, строго,
Зная точно: за нами — народ!
И не в ссылку — одна лишь дорога
Ждёт предателей — на эшафот!
— Так сурово, поручик?
— А как же?
Сколько можно Россию трясти?
По пути, что избрали однажды,
Надо, друг, не виляя идти!
А иначе другие державы
Обойдут на рысях по прямой.
И тогда, вместо силы и славы,
Русь спознается с горькой сумой.
— Это будет! Подводные силы,
Словно льдину, расколют всё то,
Что Российской империей было.
Бедной странницей в ветхом пальто
Вижу Русь...
— Полно, прапорщик, что ты?
Побледнел и чудные глаза...
Не контужен?
— Бог миловал, ротный.
Но помянешь: в России гроза
Разразится с невиданной силой!
Рим покажется драмой простой…
(Тут над свежераскрытой могилой
Он увидел поручика).
— Стой!
Не сочти меня, ротный, кликушей,
Мне нести этот крест нелегко,
Не сошёл я с ума, не контужен,
Просто вижу порой далеко.
Сатана или Бог — я не знаю,
Но внезапно, в известный им час,
Предо мною на миг раздвигают
Ту завесу, что прячет от нас
Всё грядущее... В это мгновенье
Вижу знаки капризной Судьбы...
Вот сейчас только было виденье:
Смерть идёт за тобою...
— Гробы,
Чай, в глазах?.. Это, братец, известно,
Я воюю ведь с первого дня,
А раз ходишь всё время над бездной,
И она привечает тебя.
Открывает нам тех, кто уходит...
Перед боем солдат удручён
Или места себе не находит —
Значит, баста! — боец обречён!
И ничем ты ему не поможешь,
Не заменишь в атаке другим.
Зла Судьба — значит, голову сложишь,
Улыбнётся — придёшь невредим.
Так что, Смагин, ступай себе смело,
Не терзая себя, не виня.
Смерть, конечно, обычное дело,
Но не нынче коснётся меня.
Разошлись…
И за три переулка
В загустевшей ночной синеве
Грянул резко, морозно и гулко
Или выстрел, иль лёд на Неве…
— Славно хлопнули, брат, офицера!
— Мы не так их ещё, погоди!
...Начинается новая эра
С «Марсельезой» в звенящей груди.
Эшелон «крестоносцев»* — два батальона георгиевских кавалеров под командой генерала Иванова, направленные в Петроград на усмирение «бунта». На полпути восставшие остановили эшелон и сумели убедить орденоносцев в необходимости перемен…
А в тринадцатом?..** — имеется в виду Земский Собор 1613 года.