***
Время движется, но вдруг устанет,
не молчит, не говорит, глядит –
на беду, что в призрачной сутане
смотрится в небесный лазурит,
будто ищет выходы сегодня,
или ищет солнце на пути,
но находит сотни жизней, сотни
по которым надобно идти.
Но находит лица человечьи,
и себя в них чёрную, себя,
и больное время, что не лечит,
и слепое пламя, что любя,
поглощает мир, и, ненавидя,
поглощает мир – до самой тьмы,
до последней буквы в алфавите,
до ключей от собственной тюрьмы.
***
Запрещали летать, говорили – накажем,
запрещали смеяться – открыто, без слёз,
в изголовье стояли, следили за каждым…
Ветер, вечер осенний и музыка звёзд
были в помощь нам грешным, бегущим из дома
от запретов на память небесных дорог.
Отвечали без слов на удар метронома
аритмией души, отбывающей срок
в слабом теле, способном заплакать от боли,
в нежном сердце, таившем печаль от потерь…
Задавали вопрос догонявшим: доколе?
И всегда получали ответ: не теперь.
***
Рисовал ветер пылью на лицах,
загонял в дом, ломал деревья,
гарцевал лихо на кобылицах
между городом и деревней.
А потом затих, словно умер,
и следов нет на дорогах от ветра.
Может, Бог его образумил,
или царь посулил земные недра.
Снова празднует камарилья,
и на улицах люд – к небу ближе.
Лишь у птиц поломаны крылья
на афишах…
***
Уходит море от берегов,
земля из-под ног уходит,
земля уползает от долгов
человечьей природе.
И, распахнув двери новых рек,
ныряем мы в параллели,
где сны от альфы и до омег
не оскудели,
где в каждом зеркале – яблонь цвет
и настежь окна,
где отыскать на вопрос ответ –
богоугодно…