О, боги, мои боги. Как грустна...

Алесь Ромашкин
...Альтовый концерт, который он написал в 1993 году, за три года до смерти, это концерт ухода. Это прощание, это о том, как душа расстается с телом.... пишу последнюю главу, цитирую любимую книгу Микаэла Леоновича «Мастер и Маргарита», а в конце завершаю, что «судьба свершилась, и замкнут круг» цитатой из японского цикла: "Как странник я одет, готов к пути. Мой путь в волнах безбрежных исчезает … "

"...Однажды роман открылся на 32 главе. Ее начало пронзило меня своим соответствием смыслу альтового концерта. Да, это те самые слова, та самая поэзия, тот самый смысл, который возникает в музыке и в жизни Микаэла Таривердиева за чертой линии, проведенной «Чернобылем»...."

    В.Таривердиева
    https://www.youtube.com/watch?v=-_rzRFwvP-s

===


  О, боги, мои боги. Как грустна
  вечерняя земля! Туманов тайны
  по-над болотами.
  Кто среди них блуждал,
  страдая перед смертью много,
  кто над землей летел,
  на сердце груз неся, тот знает.
  Знает уставший.
  Он без сожаленья уходит от туманов и земли,
  ее болотец, рек,  он с легким сердцем
  в объятья смерти, зная - лишь она
  одна воздаст покоем - отдается.
 
  Подутомились даже кони, и несли
  на спинах всадников уж медленней,
  и ночь их стала догонять как неизбежность.
  Почуяв за своей спиной, притих
  неугомонный Бегемот, вцепившись
  в седло когтями, молчалив, серьезен,
  летел, хвост распушив. Ночь начала
  своим черным платком леса с лугами
  уж накрывать, печальны огоньки
  где-то внизу - уже совсем чужие,
  неинтересные, не нужные совсем
  ни Мастеру ни Маргарите. Эта ночь
  перегоняла кавалькаду, пятна звезд
  набрасывая в загрустившем небе.

  Густела ночь, плащи хватала, рядом
  летя, содрав их с плеч, обман уж завершив.
  Летящих к своей цели лик менялся;
  когда луна багровая взошла,
  исчез обман, в туманах утонула
  нестойкая одежда колдовства.
 
  Взамен Коровьева-Фагота был уж рыцарь
  с мрачнейшим неулыбчивым лицом.
  Ночь оторвала хвост у Бегемота.
  Кто был котом, потехой князя тьмы,
  теперь был юношей, был демоном-пажом,
  лучшим шутом, что был когда на свете.
  Теперь притих и он, летя беззвучно,
  лицо под лунный свет подставив. Сбоку всех
  летел в стальных доспехах Азазелло.
  Исчез бесследно безобразный клык,
  нет кривоглазия - глаза его пусты,
  черны на белом и холодном лике.
  Демон-убийца, дух пустынь безводных.
  Уже в своем обличье Воланд. Конь его -
  лишь глыбы мрака, грива - его туча...   
 

- Слушай беззвучие и наслаждайся тем,
  чего тебя лишали - тишиной.
  Смотри, вон впереди твой вечный дом,
  его венецианское окно и виноград,
  что вьется к самой крыше...
  Вот дом твой, вот твой вечный дом.
  Я знаю, вечером к тебе придут
  лишь те, кого ты любишь, интересен
  и не создаст тревог.
  Будут играть и петь тебе, увидишь,
  какой свет в комнате, где свечи зажжены.
  И будешь засыпать уже с улыбкой.
  Сон укрепит тебя. Уже
  прогнать меня не сможешь.
  Сон беречь твой буду...

  Так говорила Маргарита, и слова
  струились, как шептал уж сзади
  оставленный ручей, и память,
  исколотая иглами, стихала.
  Кто-то давал ему уже свободу
  как сам он дал ее, героя,
  им созданного, все же отпустив.

 
  Герой невозвратимо канул в бездну,
  прощенный в ночь на воскресенье сын
  от звездочета-короля, жестокий пятый
  наместник Иудеи, всадник Понтий...

М.А.Булгаков. Мастер и Маргарита, гл.32