Слезы это единственная чего-то стоящая валюта,
Ими я требую оплаты потраченного времени и своих услуг.
Плачущие прекрасны в своей откровенности.
И честности перед собой, это главное.
Сны становятся всё реальнее, год от года стирая тонкую грань,
Выставляют на показ все гнойные раны отказывающиеся заживать.
Каждую ночь провожу на выставке, страдая от асфиксии.
Превращаются в огромного черного зверя,
Преследуют и вгрызаются в горло.
Нервы не выдерживают напряжения, под давлением такого канатоходца,
Танцы над пропастью.
Я знаю чем всё закончится, но наивно уповаю на силу искусства.
Чем больше скажу, выпущу наружу и на показ, тем быстрее наступит истощение, всепоглощающая немота.
А с ним и могильный покой.
Я взращивал любовь в людях к себе, словно нежные деревца, но с присущей жестокостью.
Чтобы в один из дней срубить их под корень,
Быть изувеченным и прибитым к земле.
Почувствовать хоть что-то по-настоящему.
Но всё бесполезно,
Неважно как долго буду бродить по коллекторам своего подсознания, выхода нет.
Как и входа,
Некому прийти, скрепить цепью запястья, а моя Ариадна ещё не появилась на свет.
Гениальность всегда преждевременна, тяжелейший утробный порок.
Еврейский народ ходил по пустыне всего сорок лет, а тебе блуждать неприкаянным целую вечность.
Ад вокруг.
Им предписана манна, мне алкоголь.
Родился уже уставшим, гордым и не имеющим своего места по определению.
Как из этого вырваться, написать отказную, попросить прощения.
Позволь мне ослепнуть, потерять чувства, и слух.
Эта саднящая боль никуда не денется,
От оценивания своих действий, представления о мире, анализе выводов.
И понимания человеческой сущности.
Но слишком высокая плата, за то, что всё идет по плану, и воплощается в жизнь.
Всё ещё не готов принять такое распятье.
Закрываю лицо, отвергаю терновый венок.
Мог бы стать кем угодно, но где взять сил, когда истощен войной.
И проникновением в других, лишь для того, чтобы забыться.
Чтобы больше не помнить кто я такой.
Больше никогда не.
Я себя ненавижу
За слишком хорошую память.