если б школьный был у меня дневник на сегодня,
то знаешь, что б туда писали?
что, мол, я повседневный шкодник,
что курю на парах шекспир с стендалем,
что-де пью, де, какую чушь,
наливая в стоппард несусветных чувств
все цикады букв, и впадаю в штопор.
там бы были одни задания только нА дом, которого нет,
и все на завтра
или на вчера, например: принести ромашек
и сделать из них букву А посреди асфальта,
даже если асфальт в снегу, растопить его зеленкой,
и дышать к пятому этажу дворовой воронкой.
или просто приготовить песню на пару с тобой
и блестеть гитарой в лица зала,
или бродить вдоль вокзала под ветер холода
и ждать твоего сигнала: мол, пошел ты на…
но все равно остаться, и пить кофе в том же дворе,
когда в половину второго
сердобольная тетенька вынесет мне еду
и скажет – поутру оставьте кружку тут, на качелях.
или вот такое задание: встретиться с бомжиком
полуночным и полупьяным,
который просит прикурить, только что задымив сигаретой.
или – ну-ка развези этот щебень – туда и это,
чтоб за лето у кого-то была готова кривая дорожка.
и возить его, и возить с пустым телефоном в кармане,
а потом уснуть под кустом черноплодной ветки
черепашкой какой
с надломленной в кровь головушкой.
в дневнике том задания выполнены на лето,
а на осень – психушка, похожая то ли на гете, то ли на гетто.
ну а на зиму… нет заданий,
там просто экзамен…
на это…
и папа…
он дневник проверять не станет, а просто нальет и – выпьем.
так-то вот и отчислят в другую гавань за расстоянье с миром
как неуспевающего ни умом, ни сердцем,
где не будет ни буквы А, ни прочего алфавита.
только лишь см. на обороте
на обороте см. – то ли смерть то ли смотрено
то ли такое спасибо
где и буковка вся убита
и слеза уже так высока
что хоть см хоть не см
все равно не видно