Молился Апостол, взирая на своды.
Еврейские пел он псалмы.
Затихла тюрьма, у преступников сроду
Не слышали это умы.
Слова ударяли по сводам наклонным,
И плесень стекала со стен.
Их песня касалась, как будто колонны,
Самсона могучая тень.
Стучали сердца, учащенно толкались
В преступные ребра людей.
Сегодня за годы впервые, казалось,
Уютнее стало сидеть.
В той песне Апостолов имя Вараввы,
Как имя вождя не звучит.
И новых учений со скрытой отравой
Не стало вдруг в этой ночи.
Слова о Каком-то могучем Герое,
Он грешных спасает от ада,
И ризой любви оскорблённых прикроет,
Решетки ему не преграда.
Вдруг дрогнули губы у братоубийцы,
Сосед утирает щеку.
И стены начали качаясь клониться,
Как всадник на полном скаку.
Умолк разговор, и блатная ватага,
Внимала крылатым словам:
О вечной любви, о Христовой отваге,
Как кровь Он за них проливал.
“Вы, грешные люди, под сводом закона,
Под рабством греха, тяжелее стены,
Примите Христа, только ныне, сегодня
Спасет Он от уз сатаны”.
Слушая это, земля всколыхнулась,
И узы у всех ослабели, гремя.
Тюремный начальник от страха проснулся,
Потребовал громко огня.
За каждого узника он отвечает,
Присягой на то привлечен.
Теперь же Апостолов с миром встречает,
Едва не сраженный мечом.
Как много поем мы, играют рояли,
И регент танцует смычком.
А стены всё так же стоят, как стояли,
И узникам всё нипочем.
И дремлют опять прихожане привычно,
Уставши кивать головой.
Стоит проповедник в костюме столичном,
Кого-то пугает тюрьмой.
Для этих сердец, знать, Апостолов мало,
На битву никто не зовёт.
Здесь сонная одурь, здесь всё задремало,
Вморожено в толстый, в арктический лёд.
О, если бы в тюрьмы их бросить сегодня,
По трубам этапов продрать.
Из тысяч имён проповедников модных
Едва ты заполнишь тетрадь.
Октябрь 1980, тюрьма, Барнаул.