«А мне – чем сгнивать на ветках –
Уж лучше сгореть на ветру».
Сергей Есенин
Серёженька, Серёженька,
осенняя пора
не разразится грозами.
И только лишь с утра
всё чаще небо хмурится,
и моросящий дождь,
в тоску ввергая улицы,
бросает душу в дрожь.
Ты – был, ты – есть. Столетие
у нас с тобой одно.
Овеянный бессмертием,
ты смертен всё равно.
Нас разрывает времени
гарцующая рать.
И всё-таки безвременно
не стоит умирать.
Не стоит душу дьяволу
открытую нести.
Ты, «хулиган отъявленный»,
свой век за всё простил.
Души твоей тальяночке
сквозь смуту дней звенеть
и хлёстким ветрам, яблочки
с осин катящим, петь:
твои петь ночи длинные –
сиреневые сны;
под красными рябинами –
кипение весны;
петь лунность золотистую
и маковость зари;
и соловьём насвистывать
и славить – купыри,
берёзки полногрудые,
лебяжью шею ржи,
и будни многотрудные,
и чистый дух межи…
Играй, играй, тальяночка,
малиновы меха:
воздай за душу русскую
России жениха;
воздай за все страдания,
за дней гнетущих муть;
воздай за ожидания
и за кончины жуть.
Сережёнька, Сережёнька, -
зови иль не зови, -
путь не осыпать розами,
душа твоя в крови…
Метельная, мятежная,
щемящая тоска
сгубила сердце нежное
России жениха.
Как памятны пригожие,
восторженные дни.
Ты говорил: «Прохожий я»…
Остались лишь они:
что с ручейками, долами,
с печалью журавлей,
с нарядными подолами
берёзок, и с полей
серебряными звонами,
с жемчужною росой,
и с песнями стозвонными,
и с девичьей красой.
* * *
Но не найти ответа
в тех звонах поутру…
Ты не сгнивал на ветках, -
сгорел ты на ветру,
о «странствующий странник» -
широт земных певец:
распутник и избранник,
повеса и творец…
К душе твоей росистой
позволь прильнуть щекой,
под гиканье и свисты
познать мирской покой,
испить твоих печалей
и ласк изведать плен.
У скольких ты ночами
по-прежнему колен?! –
Вовеки не узнаешь…
Возлюбленный мечты,
о скольких ты терзаешь
с небесной высоты…
И голубой прохладой
объяв свои поля,
трепещешь в буйстве радуг
и в кличе журавля.
И плачет, и гордится
тобой твоя Земля…