В худой да покосившейся избушке
Емеля жил, да с матушкой-старушкой.
Мамаша, сына-отрока жалея,
Лелеяла Емелю-дуралея.
А он и рад – разлегся на печи,
И трескает блины да калачи.
Так жил – все ел да спал, жирея,
А мама все жалела дуралея.
Ему бы встать, да закатать бы рукава,
Да наколоть дровишек спозаранку,
Да починить бы скатерть-самобранку –
Ведь не дурак! Ведь варит голова!
Но все лежит Емеля на печи,
Сопит в две дырочки, зевает и молчит.
Трещит по швам убогая избушка,
А он твердит про Муромца Илюшку,
Мол, тот лежал до возраста Христа,
А после – для Руси защитой стал.
Терпи, не плачь, несчастная старушка!
Не принесет сынок водицы кружку.
Ему бы встать, да закатать бы рукава,
Как велено в уставах «Домостроя»,
Дубовый терем матери построить, -
Ведь не дурак! Ведь варит голова!
Тут, как на зло, – хозяйство все в упадок,
Не счесть поломок или неполадок,
Уже устала крыша дома течь,
Пыхтит, коптит, дымится печь…
И Несмеяну не развеселишь,
Коль на печи до вечера сидишь!
На гуслях – хоть бренчи, хоть не бренчи –
Иди, милок, сольфеджио учи!
Эх! Закатать Емеле б рукава! –
Труд в человека превратил и обезьяну!
Трудись, Емеля! Выстрой терем на поляне!
Возьми женой соседку Несмеяну!
Отремонтируй скатерть-самобранку,
Вспаши-засей колхозную делянку! –
Ведь не дурак! Ведь варит голова!