Я вновь остался в знакомой тьме безумно мерять её шагами.
Мир изменился, как он сумел, стекла вода под лежачий камень.
Ещё не стар, но уже не юн, мечась от разума и до страсти,
Огнем рисую узоры рун на льду прозрачном моих запястий.
А где-то небо и белый шелк трепещет, плотно набитый ветром.
Я помню, как я от них ушёл, я помню волны и километры.
Я помню, как я пошёл ко дну, как удивленно смотрели рыбы
На тех, кто видел, как я тону, но не ныряли, хотя могли бы.
А я спускался. И глубже дна, где для отчаянья слишком поздно,
Меня окутала тишина, а тьма зажгла голубые звёзды.
И вспыхнул в пальцах огонь моих, деля реальность и наважденье.
Я глянул вниз и увидел их, кто сожалел о моем паденьи.
Они по мне выставляли курс, гадали вновь о чужих вселенных.
А я все слушал свой новый пульс в остывших было под кожей венах.
И, глядя сверху во много глаз, я задыхался, наполнен силой.
Но так бывало уже не раз, и в этой жизни и в прошлых было.
Понять могу, но не обьяснить, что изменилось, а что нетленно.
Но есть и то, что мне век хранить, безоговорочно неизменно.
Слова, что в сердце вписала кровь, что могут скрыты быть временами,
Но будут вспыхивать вновь и вновь, рождая память цветными снами.
И в этой тьме и во всех других, где я бывал и доселе не был,
Мне эта память из снов моих с любого дна путь откроет в небо.