Сделался преподобным я что ли?
Не даст покоя эта мысля дотоле
я что к чему
не разберусь,
забвению энигму предав.
Мне должно расследование провести,
уподобляясь Пинкертону,
и немедля навестить
логово дырявой, с кем дерусь
с центурионом-ностальгией
в рядах.
Заметив брешь, стремглав
несусь наперекор,
себе "с Богом!" пожелав
и вижу еле стоящего Иоанна
на церковной службе
рано-рано.
Он в праздник Богослова сюда явился
по бабусиному наущению
и покорился
послушно следовать канонам, что
светскому обществу невед'омо,
но
прихожанами храма
в абсолют возведено.
Огорчать бабулю не хотел,
Бог видит, но
поститься не было его задумкой,
ибо даже волк завистником был
аппетита этого отрока.
Силком
и чуть ли не п'од рукав
вели к исповеди не гулкой,
но сонм плодящей
стынущих жил
у школьного контингента паствы.
Он раздражался
на младенцев, мол раз вы
не достигли восьмилетия
можете что вздумается есть...
И в тот момент,
гневом одолеваемый
бедняга, холодным
потом обливаемый
ничком нырнул, со слов свидетеля-
нафталиновой развалины,
не в силах снесть
терзающей голодухи долее.
Его не прильстило
райское раздолие,
бубнящей молитвой заполучаемое,
стоя на коленях, но
краем чаянным
был для него
и торт, и чай, иным
божествам он
поклоняться не хотел.
Очнувшись, ватагу глаз и тел
застал, склонившихся над ним
и свой окрававленный подбородок.
Рассудив,
что повод уважительный
не преминул смотаться
по недосмотру жителей
от запаха свечей и ладана гоним
он шкварчащим жаром сковородок.
А что в сухом остатке мы имеем?
Пожертвовал бы
Иоанн последние гинеи,
чтобы шрам нивелировать свой?
Анклав,
окруженный щетины буреломом
вряд ли попадет
в аннексии лоно
когда-то, но
мне скажите, закой
черт я учил молитвы наизусть,
помогал
в кузов закинуть груздь?
Чтобы стать примерным рабом божьим
об пол
голодным плюхнуться рожей
нужно было всего-то.
На лице ухмылка, зевота...