Всех надежд — по пальцам пересчитать, полмечты на чашку, полсотни в долг. Там видна душевная нищета, где обрезан ножницами подол до основы выцветшей тишины — шелковый узор истрепался весь. Участи героев предрешены — отблеском шеврона на рукаве, грозным стали взблеском... В углу двора. Принцем — на состарившемся коне.
Весь твой мир беспечная детвора обменяет дерзко на горсть монет из конфетных фантиков и стекла. Чаша чародейная кажет дно — эра посвящений не истекла, но взяла тайм-аут и выходной до свистка с горы и дождя в четверг, строго сверясь с датой календаря. С поднятой руки улетает вверх птица-феникс, алая как заря.
Линии становятся не прямей, если все отбросить как мелкий сор. Год крошится льдинками по зиме, на оси ломается колесо, осень подгрызает суставы ног — шрамы на погоду сильней болят. Птица-Феникс грустен и одинок, а глаза — лавандовые поля. Призраки минувшего не легки — цепи виноватому без вины, но порой касанье стальной руки тянет из довлеющий глубины.
Заплетая истину в петли слов, сложно не утратить привычный смысл. Словно поутру потрошишь улов, ищешь в чешуе и трясине мысль — острые кристаллы холодных глаз. Память — неизменчивый оберег. В темноте под кожей кольнет игла — глянешь — бликом, искрою во дворе пламя фонарей запятнает сталь в алые потеки, корунд-рубин. Коли голова на ветру пуста — выставь под удар да и отруби.
Ливень пробивает насквозь и ввысь, чувство мерных капель пока внове. И в пустой отрубленной голове на календаре красный день — четверг. Веришь... Не желается и врагу, то, что детвора мне в ладонь сует. Эра посвящений взяла отгул? К черту. Дальше справимся без нее.