_______________________________Дева тешит до известного предела -
_______________________________дальше локтя не пойдешь или колена.
_______________________________Сколь же радостней прекрасное вне тела:
_______________________________ни объятье невозможно, ни измена!
___________________________________________Иосиф Бродский, Письма римскому другу
_______________________________Нынче холодно, и в доме плохо топят,
_______________________________Только водкой и спасаешься, однако,
_______________________________Я не знаю, Костя, как у вас в Европе,
_______________________________А у нас в Европе мерзнешь, как собака.
__________________________________________Олег Ладыженский, Мэйлы русскому другу
Нынче холодно и зло в полях приволжских.
Только знаешь, это всё же наносное.
Столько песен перепето здесь о росах,
о туманах, о морозах и о зное.
Подо льдами тело водное уснуло.
На мосту горбато, звонко и остыло.
Как не верится в улыбку Вельзевула,
так ломает душу с переда и с тыла.
***
Что колени… О, мужское самомненье…
Да и в локоть не всегда мы вам дозволим.
Посмотрите: вы проноситесь, как тени.
Мы вас любим. Но возможно, обезнолим.
Вы уйдёте, как Вода. И просочитесь
сквозь суглинки в жилы пращурских колодцев.
И не будет вам ни Козела, ни Читос.
Но непросто на колодцы напороться.
***
Может быть, все вместе люди – это звери,
это стадо, это стая, это куча.
И у каждого по дури и по вере.
Но, однако, отщепенцам жить не лучше.
Учит опыт до обиды гениально,
что любовь – лишь генитальное творенье.
И когда постигнешь бешеную тайну,
остаётся прочь уйти и хлопнуть дверью.
***
Не письмо тебе я шлю, а эсэмэсы.
И не книги я дарю, а супермыло.
Что бы ни было – единого замеса
тяга с ленью, что печурка накопила.
В мире всё так ненадёжно и обрыдло.
Плоть Земли хранит и похоть, и страданье.
В ней лежат бок о бок демон, бог и идол,
нивелируя потуги мирозданья.
***
Но прости. Конечно, я тебя тревожу
излияньями, которым нет предела,
экивоками – и в божью, и в сварожью.
Что до Ливии… Так вовсе нет мне дела.
И до осей нет мне дела, и до прочих.
На земле своей скорей бы разобраться.
…А у нас летят сиреневые клочья.
Святки, жрачка. Не до Рима, не до Пьяццы.
***
А у нас царят январские метели.
Снег сечёт глаза вне жалости и скорби.
Вспомни, милый мой: горели свиристели
и клевали на рябинах капли крови.
Мы плескались в огнедышащем алькове.
За окном кипело Солнце в тыщу баллов.
Вдруг в стекло вонзились лихо эти двое –
окропить себя прощальным соком алым.
***
Так печально жить на белом нашем свете,
где зимой мертвеют воды, гибнут птицы,
где страдают неприкаянные дети,
где поют о том, что сроду не случится.
Всё – мираж. Но в миражах мы угораем.
Упасаемся то снегом, то цветеньем.
В жар бросает нас пред адом и пред раем.
Души прочь бредут, подобны грустным теням.
***
Не ругай меня. Я следом за Антошей
Чехонте слагаю длинные посланья.
Утро красит нежным светом. День хороший
будет снова. Даже если прошлым стань я.
Так вот жить бы, глядя в небо вслед пернатым,
даже зная, что не всё дано пилотам.
Расскажи мне без утайки, друг мой: как там?
И каким к тебе добраться космолётом?
***
Вот и ночь ушла, таща свои подолы.
За окном чуть шелестят листы из снега.
Не-до-Плиния. Не-до-Савонаролы.
Если сыплются посланья прямо с неба.
Звёздный Тетис не зовёт земных изгоев.
Ни к чему ему бордели человечьи,
ни к чему блаженство розовых покоев.
Равнодушьем он от зла и счастья лечит.
***
Занесёно ложе вровень с берегами.
Ветер пьяный полотно в полях полощет,
расправляет накрахмаленные ткани,
чтоб с холстами на крещенье было проще.
Утешает солнце золотом горячим,
пишет книгу нам, доверчивым влюблённым.
Понимаем мы, что тоже что-то значим
на земле, пока друг друга ждём и помним.