Это был 1990 год прошлого столетия. Казалось, предыдущий год исчерпал весь жизненный негатив, который мне суждено перенести за короткий период своего активного существования. Активное – это когда мы еще провоцируем обстоятельства, направляем вектор злых сил против себя самих же в силу неуемной энергии и поиска приключений… Предыдущий год встретил в Спитаке, в Армении, сразу после землетрясения, где разгребал завалы вместе с нашей командой альпинистов, где впервые узнал, как пахнут развалины с погребенными там, внутри, жителями, которые еще неделю назад ходили на работу, любили, растили детей... В том же 89 – м году, в августе, при сплаве по реке Ингури (Грузия, Сванетия) погиб наш друг, а меня накануне Бог миловал тем, что на страховочных работах я был придавлен каменной глыбой живой осыпи, после чего отправлен в близлежащее село Хаиши. И вот 90 –ый год, август, я и вся наша команда приехала на место гибели – поставить памятную доску погибшему другу. Мы разделились на две команды: одна занималась непосредственно памятником (поставить леса, пробить под винты скалу и т.д.) другая по моей просьбе, и я в том числе, пошли в ущелье непосредственно к месту гибели, чтобы отснять на камеру это проклятое место и понять, что же произошло, как мог погибнуть человек, за спиной которого не одна сложнейшая река Памира, Алтая, Тянь- Шаня… И вот гибель на кавказской реке. Кавказ в нашей туристской жизни всегда был некоторым символом «домашних» маршрутов: пара отгулов в начале мая – и мы уже на сплаве. Урух, Цхенисцкали, Риони, или та же Ингури выше ущелья Чвери… Тем более, что тогда, сразу после гибели, я был нетранспортабелен, другим на месте разбираться не пришлось, и даже через год никто из участников толком ничего не могли рассказать: часть команды в тот день на место страховки еще не дошла, а те, что были в аварийном экипаже и упали в водопад, были попросту в невменяемом состоянии. А позже во время расследования все было построено на одном – оправдать себя. А я очень хотел увидеть это место, почувствовать и пережить те решения, которые принимались, те ошибки, которые совершались, ибо мой опыт к тому времени был больше, чем у кого бы то ни было в нашей команде, и мое слово, как правило, было решающим. Итак, мы спустились к урезу реки и пошли (если можно сказать – пошли) к месту переворота и водопаду вверх по течению. Где – то требовалось альпинистское снаряжение, чтобы выйти на скальные прижимы, где – то продираться по зарослям колючих кустарников, поднявшись на 2- 3 метра над рекой, так как через обнаженную корневую систему у самого уреза воды просто не продраться, а по воде даже у береговой черты идти невозможно – сразу глубоко и скорость течения высока. И вот во время одного из таких «продираний» я почувствовал такой знакомый по Спитаку сладковатый трупный запах, который ни с каким другим не спутаешь. Мы настроили веревки и начали спуск к воде. В густом переплетении корней, под их нависшим козырьком увидели обнаженное тело женщины, взятой в плен этими корнями, ноги которой слегка касались воды реки и их чуть – чуть покачивало течением… От этого женщина казалось живой.
Надо сказать, что ущелье Чвери в этом месте круто уходило вверх на страшную высоту и где – то посредине подъема склон прорезала дорога, соединяющая горную часть Сванетии с другими регионами Грузии. Мы смотали веревки и как можно быстрее начали выход на дорогу и дальше – в Хаиши. Там нашли местную власть, рассказали о том, что увидели… Реакция была просто поразительной… Уже скоро все село знало, что мы нашли женщину, которую искали здесь пол года (она пропала по дороге от родственников зимой – была сбита лавиной). Как нас благодарили! Тем более, когда узнали, что мы ставим памятник своему другу и что мы – та команда, которая в день его гибели искала утонувших вместе с автомобилем местных жителей. К нашему костру пришел местный егерь с огромными запасами еды, питья. И он приходил все время, пока мы занимались памятником. Провожая нас на перевал Накра, он написал рекомендательное письмо своему другу – директору пансионата в верховьях одноименной реки Накра, богатому нарзанными источниками. Сказал, вас там встретят и поселят в лучший номер, вот тут написал, что вы сделали для нас. Это неоплатно!
Мы ушли на перевал, чтобы за перевалом сплавиться по Баксану и потом только домой. Кстати, о нарзане… Нам в одном месте пришлось идти буквально по нарзанному потоку, широко разлившемуся в негустом и невысоком лесном массиве. Поток этот шел навстречу нам, прозрачный и холодный. Трава, прижатая им, была покрыта ржавым налетом и взрывалась под ступнями желтыми клубами. А мы шли, наклонялись, черпали пригоршнями эту вкуснейшую влагу и пили, пили… Только вот нарзанного пансионата уже не было – были только стены бывших жилых помещений, покинутых и хозяевами и жильцами.
Встали на ночлег под перевалом. Утром меня разбудил один из наших и сказал, что руководителя хотят видеть местные, там наверху, над ручьем (палатки стояли внизу, у ручья, так, чтобы не было видно с тропы). Кто? – спросил я. Получил ответ –Скорее всего, плохие люди, с карабинами, на лошадях… Да, это оказались действительно «плохие» люди, трое, с карабинами. Они сидели полукольцом вокруг того места, где я вскарабкался на тропу. –Ты знаешь, что здесь людей нет - спросил один из них и клацнул затвором.
Нет – ответил я и сел на рядом лежащий камень. – Не садись – сказал все тот же, очевидно, старший,- иди и неси деньги, какие есть, и спирт или водку, что там у вас? Сигареты тоже.
Я сказал, что деньги нам самим нужны на обратную дорогу, а спиртное выпили уже.
- Ну и напрасно – сказал все тот же – иди тогда к скале, видишь, туда, и встань лицом к ней. Это твои последние шаги и здесь тебя никто не найдет. Твои друзья все принесут, но тебе уже будет все равно.
Я подходил к скале, слышал, как они клацали затворами, мыслей никаких не было. Разве что о том, что уже в жизни все самое, данное тебе свыше, сделано. В этот момент наверх выполз один из моих товарищей, тот, что меня разбудил, и поняв, в чем дело, обратился к ним – осмотрите наши рюкзаки, берите все, что сочтете нужным, у нас есть письмо егеря, мы ставили памятник… Словом, он, напуганный происходящим, все валил в кучу. Потом он принес это письмо – они прочли и порвали его, и опять поворачивали меня спиной к себе и клацали затворами. Потом он принес деньги и водку, которой нас на прощанье снабдили жители Хаиши. Потом они сели на лошадей и уехали куда – то вниз по тропе. А нам нужно было вверх, к перевалу.
Да, мы много в своей жизни видели, много пережили, связанного с этими бесконечными ежегодными приключениями. На Памире чудом остались живы из – за неожиданно выпавшего снега на высоте 4 километров, а 13 человек из Свердловска, шедших в дневном переходе за нами, погребла лавина. На плато Путораны побросали лодки и выходили неделю без еды к людям. Теряли и находили своих товарищей, казалось бы, в самых безысходных ситуациях, сами, рискуя жизнью, шли в смертельно опасные пороги… Но с тем, что произошло здесь, не встречались. Всегда было наоборот, всегда нас встречали хлебом – солью, давали ночлег и тепло…Это действительно непреодолимо- люди, потерявшие все, что должно быть человеческого до конца в каждом из нас – не отнимать последнего из – за ненасытной своей утробы, в том числе и жизнь другого человека. Тогда мы сказали друг – другу, что этот перевал в Грузию будет последним. С тем живем по сей день. Может, мы и не правы, но это не забывается. В Грузии из нас больше никто не был. Глупо? Когда я спросил в тот раз у ручья, сколько времени продолжались переговоры и мое стояние у скалы, мне сказали – 40 минут! Всего 40 минут! Много это или мало, я не знаю до сей поры.