а звали эту девочку Лилей. и была она - чисто одуванчик, лёхкая, сизокрылая, бешеная. Лиля. Так звали её соседи, так звала мама, так звал вечно отсутствующий лысый и работящий отец. И Лиля охотно отзывалась.
И вот однажды Лиле исполнилось пятнадцать долгих лет. Лиля проснулась в этот однаждыдень как-то по особенному строгой и суровой, скрытой под одеялом и тихой. такой и застала её мама, когда вошла в лилину комнату с радостным денрожденным приветствием. "Где ты, Лиля?" - спросила мама. а лиля не отвечала. лёжа в тихой пододеяльной глуши, Лиля плакала. "боже, мне пятнадцать лет и я не хочу, совсем чертовски не хочу жить" - думала Лиля. Заядлые анашисты знают, что такое - сидеть на измене. Безотчётное и порывистое чувство страха, боязни всего и вся, даже вздувшейся под давлением ветра лёгкой и тихой занавески, или парящего падения мыши откуда-то из-под воль, или стрёкота швейной машинки за углом домашней утвари, или чего-то неожиданного и даже ожиданного - всего, что угодно. забавное это состояние вызывает обычно добродушный смех у любого опытного наблюдателя. Но Лиля не курила. И ей не было смешно. И маме не было тоже. "Что же делать?" - растерянно думала мама.
Пятнадцать минут, возможно, полчаса, а может быть - необозримую, невозможную, невыносимую вечность спустя всё наконец-то кончилось. Или наоборот, всё наконец-то наладилось.
Мама стояла на кухне у плиты, улыбалась и жарила шумные гренки, Лиля сидела, поджав коленки к подбородку, на стуле,смеялась и рассказывала маме какую-то вчерашнюю с ней историю, а папа смотрел на них и думал, что счастлив до невозможности.