Вдумчиво жили прежде. Не сгоряча.
Без истеричных всхлипов и нервной дрожи.
Ладили стены из красного кирпича
крепче обета, проклятья и первача
так, что сносить их потомку себе дороже.
Остов ещё вздымается, как ни стар,
над чередою дней человечьих, куцых.
Корни пустил фундамент. Ветвями стал
рухнувший свод.
Утопает руина в кущах,
рвущих её, как медленный динамит,
аж все бурьяны рядом - в кирпичных клочьях.
Сбрендил сентябрь.
Неуемной жарой томит,
золотом беден и листьев ронять не хочет.
- Дайте мне дней – умоляет он.
Бог подаст.
Ветер мольбой играет в полях широких.
Канем безмолвно в осень. Не молодясь,
просто не замечая урочных сроков,
как эти стены, которым что штиль, что вихрь,
лишь бы восстать над гнилью
и тьмой в подвале.
Зря ли развалины для миражей своих
юные граффитисты облюбовали...
Руны руин.
Шрифт изломан, как пьяный жест,
скомкан, как круг, кованый из квадрата.
Что вы, ребята, курите? Что за жесть
крыла вам крыши, съехавшие куда-то -
или взлетевшие? – юность всегда крылата.
Вам только критика и не хватало здесь.
Вот он является, зол, умудрён и сед.
Вот озирает фронт, на обломок сев,
тихо потеет ядом и копит желчь.
Видно, надумал травить, сокрушать и жечь.
Вот как сейчас резанет он, острей серпа...
Но всё молчит, потому что глядит в себя.
Видит угрюмый остов, кругом лежит
ясная осень. И в пику столь ветхим темам -
странную, яркую, следующую жизнь,
свежею кровью стекающую по стенам.