Старый лодочник в ветхой шляпе
Разломает краюху хлеба,
Он бы с горя тихонько запил,
Да непьющим родило небо.
Он катал бы за парой пару
По кувшинковой водной глади,
Лишь бы только не быть в хибаре,
Чтоб подушку её не гладить,
Ту, что помнит любимые руки,
Что блины для него взбивали.
Он всё верит: знакомые звуки
Возвратятся на кухню... Едва ли!
Её нет уже как полгода -
Умерла легко и нежданно.
Как назло, сырая погода
Бередит душевную рану.
Он всё думал, что будет первым
Призван к Богу, и по привычке
Называл её "Моя стерва",
Темноту разрезая спичкой.
Он, бывало наловит рыбы,
Принесёт. Сам - в кровать, уставший.
Ей - всю ночь рыбных брюх изгибы
Потрошить, нож в руке зажавши.
В их по-детски наивных ссорах
/Кто когда и что не так сделал?/
Бушевала любовь, не морем,
А рекой полноводной белой.
В их ворчании и упрёках
/Кто и что был другому должен?/
Бурной страсти сладчайшим соком
Разливалась весна подкожно.
А теперь лишь седая осень
Залегла по его морщинам,
Как забытые в поле колосья -
Не расчёсанные седины.
Он скулит по ночам, голосит:
"Забери меня, Отче, следом!
К той, что снится и молча просит
В воскресение быть к обеду".
22.09.15