На Земле опять настало утро,
Лезет в окна тусклая заря…
И, старея с каждою минутой,
Из постели вылезаю я.
Зашипел сердито старый чайник –
Верный и единственный мой друг,
Ложка в чашке звякает печально…
Этот звук – единственный вокруг.
Выходить из дома неохота,
Но идти придется, хошь – не хошь.
Собираюсь, подавив зевоту,
Суну в голенище финский нож.
А на улице – толпа пещерных
Злобных и затравленных существ,
Харь звериных и умом ущербных.
И над ними верховодит бес.
Суетятся в каждом переулке,
Поспешая брюхо набивать,
Жалкие, тупые недоумки,
Коим друг на друга наплевать.
Умиляясь на свое везенье,
На работу шествуют они…
Чувствую тупое омерзенье,
Словно предо мною пауки.
Словно предо мной сороконожки,
Крысы, жабы, гады всех мастей –
Всех напоминают понемножку,
Только вот, ни капельки – людей!
Думаю, в пещере позабытой,
Древней, мрачной, темной и пустой,
Человека помнят сталактиты,
А последний – вымер в мезозой.
Мы же все – пародия дурная,
Отраженье в зеркале кривом!
И не видно ни конца, ни края
Этой смеси трусости со злом,
Похоти с предательством и ленью,
Алчности с коварством и враньем.
Покрываем Землю смрадной сенью
И плодимся снова день за днем.
Учат жить блудливая монашка
И проворовавшийся святой,
И пророк, прикладываясь к фляжке,
Гонит про смиренье и покой.
Опоенная чумой гламура,
Под пустое треканье попа,
Откровенья белобрысой дуры,
Как Писанье, чествует толпа.
Между делом, праведники эти,
Прославляя вонь отхожих мест,
Возвели в почет и добродетель
Воровство, предательство, инцест.
Я готов простить педофилию,
Пьянство, геноцид, каннибализм,
Чтоб чудовищней казаться миру
Сквозь стекло стереотипных призм!
И глухой вечернею порою
Удавить и обесчестить б...ь –
Раз любовь придумана не мною,
Так не мне ее и отменять!
Я готов участвовать в расстрелах,
Вышибать колоды из-под ног,
Лишь бы только выйти за пределы
И распаду подвести итог!
И хочу идти я по дороге
В сумерках, держа в руках топор –
Слишком много развелось двуногих,
По любым раскладам – перебор!
Слава Богу, вечер наступает,
Можно возвращаться мне домой!
Чашка, ложка, чайник закипает –
Быт убогий, но такой родной!
В кокон одеяла завернувшись,
На кровати вновь застыну я,
Чтобы утром тяжело проснуться,
Лишь забрезжит тусклая заря…
Я – поэт, глашатай и историк,
Ненавидящий родной народ,
Желчный, недобитый алкоголик
И морально-нравственный урод!