В тот день лил дождик проливной,
Стучал в окно, чтобы в тепло впустили.
Сидели в ресторане мы с тобой,
А восковые слёзы на свечах застыли.
Минорно было с этой стороны дождя,
А старенький официант расставил блюда.
Ты нервничала, вилку теребя.
Как будто проверяла качество посуды.
«Живая музыка!» -вдруг выкрикнул гарсон,
За занавес шмыгнув походкою нетвёрдой.
И мы с тобой сказали в унисон:
«Как будто музыка бывает мёртвой!»
На сцену вышел старенький скрипач.
Пиджак весел мешком и рукава лоснились.
Он взял смычок и скрипки робкий плач
Коснулся наших душ и те насторожились.
И вдруг арабской вязью музыка взвилась,
И волны враз аккордные ожили.
А музыка из окон и дверей рвалась,
Осколки нот, взрывая всё, кружили.
Грузин, тост говоривший, что держал бокал
Забыл про всё, тоскуя молчаливо.
Цунами скрипача весь затопило зал,
И шли вверх-вниз приливы и отливы.
А скрипка души виртуозно жгла,
И люди плакали, не замечая плача.
К каждой душе подход она нашла,
И сердце каждое зажглось волной горячей.
Вот скрипачом последний взят аккорд,
И в зале мёртвая вдруг тишина повисла.
А старичок стоял, как будто и не горд,
Как будто ожидал пронзительного свиста.
Первым ожил грузин и осушил бокал
И это, видимо, придАло ему силы.
«Вай, геноцвале» - громко он сказал.
А люди, все в слезах, вдруг сделались красивы.
Они кричали долго: «Браво, бис!»,
А старичок им молча поклонился.
Цветы и деньги, всё летело ввысь,
Но вот скрипач…как будто испарился.
Прошло с тех пор уже немало лет.
Я часто вспоминаю скрипку эту.
И старика, что скромно был одетый,
Но по таланту что тянул на монумент.
14.09.15 г.