О простом и сложном

Аир Джи
"Счастье — быть полностью открытым. Счастье, возможное только с родным человеком. Счастье отдыхать на зелёной поляне своей души, под ярко-синим небом, и не брать в руки меч, не нести бремя щита, от которого устанет кто угодно.
Счастье — быть собой и быть любимым таким, какой ты есть. Когда тебе не прилепляют чужие — сугубо желательные — черты, а принимают и понимают то, что есть у тебя.
Счастье — отдавать. Отдавать с радостью всю накопленную нежность и открывать новые её истоки в себе, понимая, что чем больше отдаёшь, тем больше в тебе прибывает этой глубокой воды.
Счастье — засыпать с мыслью о любимом человеке и просыпаться с той же мыслью.
Счастье — желание разделить и сладкое, и горькое. Горячее желание взять побольше горького себе и оставить побольше сладкого для неё.
Счастье — спешить домой, чтобы поскорее взглянуть в любимые глаза, и в тот же момент забыть обо всём назойливом, суетном, мелком. И простить мир за его несовершенство. Легко быть великодушным в такой момент.
Счастье — стремление не убить время, а растянуть его. Неспешно пить каждую минуту наедине со своим человеком, который так же как и ты хватает за хвост птицу-мгновение и не дает ей упорхнуть. И ваши руки соединяются поверх трепещущей птицы.
Счастье — радоваться успеху близкого человека куда больше, чем своему.
Счастье — каждый день открывать для себя мир, на который махнул было рукой, закрыв, как недочитанную скучную книгу. А теперь видишь окружающее глазами другого — глазами любимого человека.
Счастье — тысячи вкусностей и нюансов, о каких ты никогда не узнал бы, не случись той самой встречи, дату которой тебе не нужно припоминать.
Счастье — знать, что твой любимый человек путешествует в мире снов, когда ты пишешь для него эти строки. А проснувшись, и — за чашкой утреннего кофе — прочитав их, скажет, улыбнувшись светло и нежно: "Я знала, что ты можешь рассказать просто о сложном."
И эта спокойная уверенность в тебе родного человека — счастье. А лицо, на котором вспыхивает улыбка, предназначенная тебе, — это и есть лицо счастья".

Да, я знала, что ты можешь рассказать просто о сложном.
Никогда не думала, что буду говорить о счастье не в ироническом ключе, но вот   — говорю. Ещё совсем недавно слово "счастье" ассоциировалось у меня исключительно с прилагательным "мещанское". Ну да, этажерочки, салфеточки, семь слонов, шествующих в светлое будущее, пока не закончится полочка; оранжевый абажур, вечерние чаепития, варенья-соленья, шубы на лето в нафталин, детей — на дачу, малозначительные утаённые  интрижки, скелеты в шкафу, совместная старость, лекарства на тумбочке, тапки под кроватью,  стакан воды и умереть в один день — вот они, признаки жизни, прожитой "не хуже, чем у людей". Мне было тесно и душно в этой схеме. "И если это — счастье, — думала я, — то лучше я не буду счастлива". И не была. Это нисколько не тяготит, когда счастье со слониками не твоё. Живёшь себе и живёшь, переходя изо дня в день размеренно, как заводная механическая черепашка. Плохо только тогда, когда ты вспоминаешь, что счастье — оно другое, и его у тебя нет. И, вероятно, не будет. Потому что так вышло. В семье не без урода, вот и довелось уродиться несчастливой. Не такой, как все. Не как у людей. Не важно, не суть. Всё это, ещё недавнее, уже не важно. Потому что счастье, моё счастье — есть. И я его теперь знаю в лицо. Конечно, у него твоё лицо. Оно глядит на меня твоими глазами, излучающими свет. И пока ты есть свет, я пребываю в свете и уже не потеряюсь в сумерках души. Закончились они, мои долгие-долгие сумерки. Истекли, истаяли. Amen.
Говорят, чужая душа — потёмки. Правильно говорят. Между чужими и несчастливыми принято темнить — иначе негде будет прятать свои громоздкие, странно устроенные, никому не нужные миры. В несчастье всё так сложно...

А счастье, оно простое, — быть в свете.