На поле брани избранного
я пал, прошелся палом
по корешкам неизанного,
по пахоте -оралом.
Горели все усадьбы мои,
и все библиотеки,
маркизово -десадово,-
кортесясь , как ацтеки.
Сияли мои рукописи,
из под золы и угольев,
как пятна медной окиси,
как мёртвый Дмитрий в Угличе.
О чем кричал юродивый?
Не помню. Но кричал.
И веселился вроде бы,
а все одно-печаль.
Изборник мой монашеский,
оплот пера гусиного,
последние донашиваю
лоскутья неба синего,
ну так светись заплатами
заплот из книжной полки,
мой оберег, заклятие,
кус плесневелой корки.