Хотело и близилось – помнишь? – оттуда,
куда наудачу заглядывал в щёлку.
Накликала вещая птица Гаруда
твою приглушённую сумраком чёлку.
…А он состоял из прохладного шёлка,
и он шевелился, подрагивал, щёлкал
ночной отдалённой грозой, соловьями,
дышал и возился, и тёк ароматом.
И было темно, как в колодезной яме,
но неба щедроты сияли пернато,
искали приюта в каштановых кущах
и густо каймили небесное блюдце.
Он знал, что не может остаться. Тем пуще
боялся навечно обратно вернуться.
И кто-то стояла, прильнув и забывшись,
с каким-то другим – неопознанным – мною,
и ты – и не ты, не отсюда, не бывшая
прежней подругой ли, новой женою…
А птица вещала – и время лежало
владением ленным, цепочкой знамений,
и не было больше хмельного кружала,
и с ним заодно – одиночки вселенной.
И пальцы ласкались, и луны-колени,
и сон становился тропинкой оленьей
вдоль шелеста ветра и тела излучин,
баюкал двойняшку, бессонную тайну,
и тему свободы во мраке зыбучем
копил безответно, как недра Бехштайна*.
…С удачливым бесом играя в орлянку,
он всё же расслышал сквозь опыт плачевный,
что розное время с его будетлянкой,
дурное кочевье, бурлацкий бечевник –
в упрямстве своём дожидаются часа,
где сердце покруче шаманского бубна,
где рушится блеск громовых водоплясов,
и падают с клёнов червонные бубны…
Савраска-судьба – ломовая лошадка.
Кнута и поводьев сухую науку
она заедает соломой несладкой…
Но пламя надежды! и страсти порука!
Но всадник Гаруды за млечною пылью,
которого только ночами и чаем!
Да хоть бы и мистика… крылья – и крылья, –
ладони Его за твоими плечами.
* Концертный рояль