Тот, к кому я бежала, не чуя ног под собой,
Мимо кустов туманных, призрачно-сизых,
Был, вероятно, способен и на разбой
И на прыжок под ручку со мной с карниза.
Он Блока читал под музыку Депеш Мод
И говорил, что нервы его - канаты,
Истрепанные до ниток в районе высот
Где-то у города поэтов Герата.
И с тех пор все по ниточке, косяк под рукой,
Сладковатый запах марихуаны,
Ночь, зовущая если не на разбой,
То уж точно - в паутины тумана.
И с тех пор - все на грани, а мне - бежать,
Потому что на нитках мне места мало,
Потому что попробуйте уважать
Сильного, истрепанного в мочало.
Он все время пытался писать стихи
И сердился, что у меня выходило складнее,
Но не лучше. Он хвалился, что из лихих,
Из железных, сгибаясь летом от суховея,
Зимой - от въюги, мрачнея в студеную ночь,
Прижимаясь от ветра к ребрам обочин.
А я так металась, стараясь ему помочь,
До онеменья пальцев, до боли височной.
Тот, кого я предала заранее, не полюбив,
Не успевал на маршрутки и в рукаве согревал гвоздики,
Курил в подъездах и, всякую пакость испив,
Погружался в сон, прохладный и светлоликий,
Такой, каким был бы, не побывав под Гератом,
Не ознакомившись с рыже-красным орнаментом
Тамошних гор, не назначив себе супостата,
Не отбивши бока на постелях каменных.
Он был таким - что мудрее всего предать
И отпустить в мутнющую завирюху,
Где ветры орут до полуночи мать-перемать,
Ежеминутно давая прохожим плюху
Мокрой крупой. Я при чем? Он был не моим.
Вечно простужен, а мне бы - резкого ветра,
Ненавидел юга, а я обожала Крым.
Видит Бог, мы все равно разбежались бы к лету.
Поэтому я его отпустила в пургу,
Которая выла, ларечные крыши калеча
И никого не пугая, но все забыть не могу,
Как он сутулил когда-то широкие плечи.