В.
Я вновь ступаю по протоптанной дорожке,
что вьётся у веранды, огибает сад.
Вдоль окон ревень вверх топорщит крепкие ладошки,
на клумбах - цинний круглые цветные брошки.
Ещё зелёный сизый виноград
оплёл старательно некрашеный забор
и, словно выиграть пытаясь спор,
так силится налиться первозданным соком
под слабым солнцем невысоким,
что хочется ещё сухих и жарких дней…
У дома ветви яблони касаются земли – на ней
не счесть адамовых соблазнов краснобоких.
Я трогаю одно,
и под налётом скромности проглядывает глянец,
и хочется немедленно сорвать…
Дождей так много было, что не сосчитать –
кадушка до краёв водой полна,
в ней павших яблок розовый сочащийся румянец
купается, испивши свежести сполна.
Вокруг, по пояс, россыпи ромашек желтоглазо-белых,
прохладный шелковистый лён,
физалис прячет сердце в кулачке ребристо-пустотелом -
он горд и строен, хоть и зеленью обидно обделён…
Смородины несобранной рубиновые крохи
дождутся холодов и смело встретят осень,
коль их не тронут воробьи, синицы или шумные сороки.
А рядом груши ждут и тихо просят
сорвать их, наконец, ибо прошли уже все сроки…
Я никогда не замечала прежде,
чтобы крыжовник так цеплялся за одежду,
протягивая ветки, мягко падая мне в руку -
весёлый рыжий шарик словно чувствует разлуку…
Ночами осень в стёкла бьёт дождём нетерпеливо,
усталый август, уходя, присел у самой дальней вскопанной межи.
Всё как-то строго и печально-молчаливо.
Сад ещё жив,
но, листьями шурша, оглядываясь в лето сиротливо,
в нём зимовать останутся лишь хлопотливые ежи…
***