Он бесится, потому что она не его,
потому что он представляет,
как жарко целует она того,
который уже был после... Он представляет,
как она, играючи и играя,
совсем не спешит
и выжигает
свои автографы на изнанке чужой для него души.
Лазерный меч джедая
в руках ее очень грозен,
он это знает
и хранит почти все ее фотографии...
Она тот меч иногда вынимает
из ножен,
чтоб не забыть основы правописания и каллиграфии.
А потом, с тем другим, все прошло навсегда и забылось всуе.
Он помнит то, чего не было... Он помнит ее поцелуи,
но она не вернулась... Она забыла
и нАпрочь вычеркнула его из жизни,
в которой нет места пресному...
Ей нЕ интересно,
что с ним прошлой ночью было,
она хочет новые песни
и вкус вина на губах восхода,
а он, не в силах разорвать тот круг,
знает, что заслужил безысходность,
но сходит с ума от нежности ее чуть шершавых рук
и запах тела ее, проверяя его на прочность,
не выветривается около года...
Он хочет быть с ней,
со святой, порочной,
но только ночью,
когда непогода,
она не часто во сне приходит...
Когда-то любит, когда-то нет
и, выключая ненужный свет,
смеется над ним по доброму, не по злобе...
Он мстит ей, расстреливая стихами,
целясь в сердце буквами, а она на Голгофе
стоит желанная и нагая...
Пламя лижет ее без конца и края,
целуя как он и, как он, касаясь,
язычески ноги ее лаская,
огнем таинственным обжигая
и деликатно так проникая
лезвием тонким как будто в душу...
Тра-та-рах... Он опять стреляет...
Целит в сердце...
И попадает...
Жар огня ему губы сушит...
Ее нежность иголками входит в мозг,
впивается там в точку G поцелуями...
Он сумасшедший... С него возьмешь?
Сойдет для опытов, пусть гарцует...
Романы со временем все короче...
Жестокая штука время...
Ухитряешься жить между прочим...
Между чем? Между явью, пленом
и еще чем-то очень зыбким,
когда на изморозь приоткрыто
в глазах, которых живьем не видел,
как в море скрывшем царицу-рыбку...
Он бесится... Эти глаза не его...
Они улыбаются, но уходят в дымку...
Он понимает, время его прошло
и прячет в память ее улыбку.